Иулсез Клифф - Одна сотая секунды

— Не прощу, — пришла я в себя.

Уже простила, но не скажу. Ты даже не представляешь, Рутхел, насколько я тебя сейчас простила. Ровно настолько, что содержимое моего заветного шприца не окажется в твоем кубке с вином, потому что я не могу дать гарантии, что это средство тебя не убьет.

Я повела плечами, освобождаясь от ставших мне неприятными объятий. Подними выше голову, дракон. Что ты видишь? Там, в узком оконце на втором этаже? Нет, ты этого не видишь, не замечаешь искаженного ненавистью прекрасного девичьего лика. А зря.

Глава 9

Глянув в полюбившееся мне зеркало, я невольно присвистнула. Ни хрена себе, называется, мы полетали: мало того, что горло распухло и теперь саднит безжалостно, так еще и вся физиономия пошла пятнами. Аллергия, что ли? Ага, на чешую, драконью — черную и красивую.

Дракон… Дракон! Нет, не сон, реальность, ведь произошло, отметилось, случилось — все это великолепие, вся эта бездонная свобода, все это невыразимое чудо. Нет, не думать, не об этом. А перед глазами уже встает косо горизонт, и подрагивает под рукой костистый гребень, и чувствуется всем телом, как под непробиваемой чешуей перекатываются мышцы, совершающие простую и при этом невероятную работу. Вверх, вниз, вверх и снова вниз: огромные, способные охватить едва ли не всю планету крылья уверенно поднимают меня выше, показывают совсем иной мир, не такой, как отсюда, снизу, и даже не такой, как из иллюминатора самолета. Другой, бескрайний, захватывающий, огромный и пленяющий…

— Хватит!

И уже другая картина: тянется рука к клыку, почти белому, с тонкой темнеющей полосой вдоль. Один точный удар, и треснет хребет самого жуткого зверя. Я непроизвольно прикоснулась к своему зубу: странное ощущение. Зубы, в чужом рту… фу! Мерзость-то какая. Я едва справилась и с приступом тошноты, и с желанием отдраить руки до костей. Вчера и так полночи отогревалась в ванне, наполненной горячей водой.

…лежим, смотрим друг другу в глаза, все понимая без слов…

Это ли те самые проклятые чувства? Эх, Карма, легко же ты купилась. Всего один полет, а уже роняешь слюни и не можешь выкинуть из головы прошедший день. А как же твои цели? А как же все то, чего ты так хочешь?

Я вернулась на кровать, рухнула, закинув руки за голову. Не небо, а темный давящий потолок над головой. И все планы полетели в тартарары. Чего я теперь хочу? Как и прежде — свободы и независимости с материальным подспорьем. Верно ли писали в книжках моего мира о том, что драконы — страстные любители сокровищ? Есть ли у Арвелла что-то такое, что заставит меня почувствовать неутолимую жажду охоты и обладания предметом? Наверняка ведь есть, наверняка. Прикрыть глаза, прислушаться, и вот он — тоненький-тоненький, уловимый лишь особым чутьем, гармоничный перелив. Такие звуки могут издавать лишь благородные металлы и драгоценные камни.

Или мне все это чудится?

И снова — молния, рождающаяся прямо над головой, неспособная затормозить, смотрящая в глаза, в стекла зрачков, ослепляющая, обдающая волной горячего озона и… промахивающаяся.

— Что же ты со мной сделал, а? Зачем ты так, ящерица разноглазая?

Нет, погасить в себе все эти психологические синдромы, резко и бескомпромиссно. Другие цели, иные намерения. А полет в карман не положишь, чувства на хлеб не намажешь.

Мысли как безумные, мечутся, то сбиваясь в стаю, то рассыпаются истлевшим ворохом. Куда я теперь? Как? И приходится стискивать зубы, вылавливать по одной нити, притягивать и фиксировать звеном, порождая новую логическую цепочку. Мир. Новый и неведомый мир, так? Пусть это и будет опорой, стартом. Может, новая реальность и удивительна, но пока она весьма знакома: стол — это стол, стена является стеной, а море — морем. Но — существуют драконы. По крайне мере, один дракон. Кто еще? Единороги? Эльфы? Кракены? Ладно, как ни странно звучит, но это все — лишь детали. Главное — какова глубинная суть нынешней реальности? Чем она управляется — страстями, жаждой, пороками? Также во главу угла ставятся власть и желание обладать, также над разумом нередко довлеют низменные инстинкты?

Если да, то не столь важно, какие особенности преподнесет мне большая земля. Я просто войду в доверие к Рутхелу, а, судя по всему, вчерашний полет этому очень посодействовал, даже не смотря на мой выплеск эмоций в конце, и выведаю все то, что меня интересует, чтобы в дальнейшем изящным росчерком расписаться на полотне неведомой реальности.

Я перекатилась на живот, обхватила лицом подушку и ткнулась в нее носом. Мир, новый и девственно чистый мир, еще незнакомый с моими приемами. Так, я уже откровенно льщу себе. Правда, шрамы на моей несчастной тушке… впрочем, зря я так распсиховалась, внешность играет огромную роль тогда, когда еще опыта нет, в дальнейшем уже это всего лишь подмога, удобный инструмент, но не более того…

Неосознанно принюхалась: от подушки исходил какой-то странный запах. Нет, не неприятный, почти неощутимый, но вызывающий смутное отторжение. Я содрала с подушки наволочку, развернула ее против света, хмыкнула, заметив едва заметные разводы. На теле ведь пятен нет, только на лице и на участке на руке. Случайность? Может быть. А, может быть, и нет.

На кухне правила нисколько меня не удивившая сгустившаяся атмосфера, ставшая, похоже, еще более напряженной с моим появлением. Казалось, скажи неуместное слово, и пробьет воздух испепеляющим зарядом.

— Всем доброе утро, — цените, что ли, мой доброжелательный настрой.

Кивнул меланхолично Гарор, отвернулась Иннара, еще ниже опустила голову Эллис, пряча стоящие в глазах слезы.

Я прошла, демонстративно выпрямив спину, и также демонстративно опустилась в полюбившееся кресло.

— Это место господина Рутхела, — холодно сообщила Эллис.

— И что? — Усмехнулась я. — Его же здесь нет.

— Уже есть, — появился Арвелл, спокойный и невозмутимый. — Сиди, Карма. Иннара, что у нас на завтрак?

Мелькнул отблеск ярости в голубых глазах и угас.

— Сейчас, господин, — отозвалась старуха.

И снова тишина, лишь служанка молча расставляла тарелки, да столовые приборы добавляла на стол. После разложила по тарелкам кашу, раздала лепешки и, наполнив свободное блюдо фруктами, села сама.

Я смотрела на всех прямо, уже без вызова, но и не допуская к проявлению хоть какие-либо сомнения. Первый признак слабости — отведенные глаза. Поэтому на дракона я поглядывала ровно столько, чтобы дать понять: никоим образом, дорогой, ты не добился моего расположения, и если желаешь большего, то придется постараться.

Уже традиционно ели молча и скованно, остальные не рисковали пересекаться взглядами, как нашкодившие подростки, ожидающие окончательного приговора от разгневанного родителя. Что ж, я тоже сдам обороты, уткнусь в тарелку, даже вновь по-доброму удивлюсь кулинарным талантам Иннары: простая каша, а не оторваться. Уподобилась остальным? Вполне, теперь же можно осторожно из-под ресниц продолжить наблюдение за присутствующими. Гарор, как всегда, собран, но не напряжен, будто все происходящее его совершенно не волнует. Лишь единожды, с минуту назад, он повернулся ко мне и, поймав мой взгляд, одобрительно кивнул. Это реакция по поводу вчерашнего? Или я уже сегодня совершила некий поступок, заслуживающий его похвалы? Впрочем, неважно, главное, что его действительно можно вносить в список союзников. Старуха, напротив, всем своим видом показывала, что я никто и звать меня никак. Лишь порой она бросала на меня такой взгляд, что непроизвольно в голове представлялись пытки с последующим расчленением. Интересно, а чего Иннара вообще взъелась-то на меня? Да, я, конечно, сказала пару ласковых слов, но в целом пока еще ничего ей плохого не сделала. Хотя, думаю, вся разгадка заключается в девчонке. А, ну теперь и в полете тоже. Девчонка, так по-глупому потерпевшая поражение, казалась все той же скромницей и зубрилкой. Только примешалось что-то новое. Ну, детка, взгляни на меня, на свою неожиданную соперницу. Что я увижу в твоих волнующих очах? Ненависть? Ревность? Что-то еще более ужасное, что даже уроню от неожиданности ложку? Нет, маленькая чертовка не поддается, не показывает свою сущность, словно чувствует, что я готова ее прочесть вдоль и поперек. Она продолжала молча созерцать тарелку и неторопливо поглощать пищу, лишь напряжением подрагивающих плеч давая понять, что прошли те, безопасные, времена. Сам Арвелл ел торопливо, будто не чувствуя вкуса, задумавшись о чем-то своем, и, похоже, безрадостном.