Иулсез Клифф - Одна сотая секунды

Но кто я такая, чтобы предотвратить неизбежное?

Угасал день, прощально проглянул и рухнул за горизонт расплавленный диск, позволив продолжиться вращению колеса бытия, склоняющему свет перед тьмой, а тьму вновь разменивающий на свет.

Дракон, коротко рыкнув, на мгновение замер в воздухе и стал плавно снижаться, теперь уж не оставляя никаких сомнений. Не надо, хранитель Рутхел, не стоит. Но… да, мне придется смириться с этим, придется признать, что мое место там, внизу, в мирском бурлящем вареве, от которого ты отгородился морским простором, создав себе обитель вдали от человеческих глаз. Или твои предки, Арвелл, столь же сильные, гордые и могучие?

Опустились, взмахом крыльев заставив пригнуться деревья и пойти волнами редкую траву.

— Сейчас… я сейчас… — мне даже говорить сложно, все, на что я способна — на свистящий хрип, на беззвучное бормотание. Намертво схватились разбухшие узлы, и никакая сила, не говоря уже о моих слабых и потерявших чувствительность пальцах, не способна была их распустить. Рвануть, потянуть зубами, еще больше обломать ногти? Нет, ничего не выходит. И так жалко все завершается, так портит беспомощность этот финал, и так глупо все выглядит.

Дракон хрипло выдохнул, переступил.

— Я пытаюсь, Арвелл! — Что это за новые ноты, как всхлип? Что это за новое звучание, за долгие годы ни разу не промелькнувшее в моем голосе?

Вдруг что-то изменилось. Что происходит? Боже, о таком даже не сразу сообразишь: дракон исчезает, являет миру человека. И ведь не поймать, не уловить ни одного перехода чувствами или зрением, не задержать на мгновение хотя бы одну перемену, чтобы малое понять. Где под ладонью была жесткая холодная чешуя, там теплом согрела кожа, где вздыбливался костяной гребень, там в пальцах запутались черные струи волос.

— Ой…

Над нами стремительно темнело небо, под нами обдавала новой дозой холода и влаги равнодушная земля, нас связывала так и не расплетенная веревка и общее непередаваемое чувство, когда тела были здесь, внизу, а сердца продолжали буйствовать в вышине. Грязные, промокшие, без сил повалившиеся… а ведь скажи только кто слово, так вновь рванем туда, уже в иную тьму, мирную и беспредельную.

— Это было… было… — и задохнулась, не нашла слов.

Повернула голову и встретилась с разными глазами: один смотрел в прошлое, другой разглядывал будущее. И взгляд, пусть и насмешливый, все понимал, все объяснял. Не нужно было ничего рассказывать, не требовалось.

И все же я восхищенно выдохнула:

— Ты невозможный.

Предложи он сейчас пойти за ним на край света, так и пошла бы. И за край. И вообще куда угодно, хоть в бездну, хоть к черту на рога.

Не предложил, к счастью, спросил лишь:

— Почему?

Да неужели он не понимает? Не въезжает во все то, что случилось, что… И я, фыркнув, вскинулась, уперлась ладонями в тугие плечи, потеряла последние барьеры самообладания:

— Да потому что не бывает такого! Потому что… ну, ты знаешь, потому что… вопросов столько! Невозможно же, физика ведь… ну, вообще, чешуя твоя — это… я не о том… и как так выходит, что…

Осеклась и уже тише добавила:

— Потому что нет в нашем мире драконов, понимаешь? Не летают так, нет этого, не бывает… а я вот, мы… это все…

Он лишь засмеялся.

И что оставалось мне делать? Засмеялась тоже, признавая несостоятельность всех своих сомнений — сначала оробело, натужно, а потом все смелее, искреннее, раскрывая что-то доселе неведомое в самой себе.

Но отзвучал смех, мелькнула неуместная мысль о том, что больше такого не повторится. Стали подниматься, немного неуклюже поддерживая друг друга и освобождаясь от пут. Арвелл ловко, не то что я, справлялся с узлами, расправлял петли, будто каждый день катал кого-то на своей могучей спине. Легко сильные пальцы вынимали петли, сводили концы, то распрямляясь, то сгибаясь наподобие драконовых когтей, вспарывающих землю. Будь не руки, а действительно темные изогнутые когти, так никакая бы плоть не устояла, разъехалась бы под смертельным давлением. Щелкнуло тихо в голове, соединяя два фрагмента. Понимание, острое, молниеносное, ослепило, и хлестнуло моей рукой быстро и зло, ударило наотмашь, то ли в шею, то ли по щеке.

— Не понимаешь, да? Не понимаешь?!

Что-то в самой глубине меня мелко пищало, тонко взывало, требуя усмирить рванувшую враждебность, но гасло, терялось в бурном отравляющем мареве. Он, это он — то животное, что мучило меня, что играло, бессердечно уничтожая то едва ли не главное, что во мне было — мою красоту. Куда мне теперь? Какому папику нужна будет девочка, не способная надеть открытое платье или соблазнительно изогнуться, демонстрируя бархатистую и безупречную кожу? Кому нужна будет дешевая шлюшка, побывавшая игрушкой в лапах хищника? Зверски отмеченная, потерявшая значительное преимущество, оставшаяся с менее эффективным оружием…

— Не понимаешь, совсем… — бессильно протянула я, пролетая мимо слов, теряя звуки, — а у меня же теперь вся жизнь под откос из-за этих шрамов, у меня же работа такая — нравиться людям…

Арвелл неожиданно притянул меня к себе, зажал так, что я не смогла больше ни ударить, ни дернуться.

— Прости, Карма, — над самым ухом, просто, даже обыденно, гася всю мою ярость, — я не смог с первого раза, не сумел поймать.

И представилось вдруг, что из ничего, из пустоты скользнуло мое тело, безвольное, бездвижное, повиновалось закону притяжения, устремилось вниз — к седым волнам, готовое стать традиционной жертвой морским богам. И те уже предвкушали, потирали ладони, предвидя знатное пиршество, не заметив летящего дракона. Расширились глаза, а только уже сложились крылья, повинуясь первой, неосознанной реакции. Ближе, протянуть лапы, схватить… но мимо, и свело челюсти от пробудившегося охотничьего инстинкта, пробужденного опьяняющим запахом крови. Нет, не поддаться, рвануть еще, ближе, уже не промахнуться, не ошибиться…

— Не прощу, — пришла я в себя.

Уже простила, но не скажу. Ты даже не представляешь, Рутхел, насколько я тебя сейчас простила. Ровно настолько, что содержимое моего заветного шприца не окажется в твоем кубке с вином, потому что я не могу дать гарантии, что это средство тебя не убьет.

Я повела плечами, освобождаясь от ставших мне неприятными объятий. Подними выше голову, дракон. Что ты видишь? Там, в узком оконце на втором этаже? Нет, ты этого не видишь, не замечаешь искаженного ненавистью прекрасного девичьего лика. А зря.

Глава 9

Глянув в полюбившееся мне зеркало, я невольно присвистнула. Ни хрена себе, называется, мы полетали: мало того, что горло распухло и теперь саднит безжалостно, так еще и вся физиономия пошла пятнами. Аллергия, что ли? Ага, на чешую, драконью — черную и красивую.