Светлана Багдерина - Люди и монстры

Облегченный выдох: я в безопасности! — прервала мелкая дрожь. Содрогалась земля, содрогались стены, содрогались башни и галереи, точно живое существо билось в предсмертных конвульсиях — а потом посыпались камни. Сначала мелкие камушки как песок соскальзывали по кладке и падали на двор. Потом пришел черед крупных. Они вылетали из стен, будто выбитые щелчками великана, и с гулким грохотом катились, давя всё на своем пути. Люди вокруг нее метались с воплями по двору, сталкиваясь, падая, наступая друг на друга в попытке первыми добраться до выхода… Но выхода не было. Ворота пропали. А потом из-под земли хлынуло что-то алое, и всех накрыла чернильная мгла.

Разбуженная собственным криком, Эмирабель вскочила. Кашляя и задыхаясь, с хрипом хватая воздух ртом, она рванула на груди шнуровку платья — и свет фонаря резанул по едва приоткрывшимся глазам.

— Его сиятельство велели передать.

Над ней стоял усатый гвардеец с четвертью каравая.

— Ты… вы… — не понимая, что хочет сказать, и явь это или всё еще сон, Белка прижала шкуру к груди и вскинула на волка мутный испуганный взгляд.

— Они попозже придут, — хмуро проговорил усатый. — Чудовища сегодня с утра так и прут… Отродья Долдыковы… Сколько помню эти дрянные места, никогда такого не было. Даже в четверть. Словно Долдык свои ворота закрыть позабыл. Его сиятельство снова выехали с отрядом эту погань бить.

— Да. Чудовища, — Белка кивнула, чувствуя, что сердце колотится так, что гулко в ушах, и только сейчас углядела за спиной волка насупленного стражника в обнимку с засовом.

Так вот откуда грохот! Засов! Проклятый сон… Так ведь можно и не проснуться!

Гвардеец уже хотел уходить, но поднял фонарь и нахмурился:

— Ты поранила лоб.

— Что?.. — девочка подняла руку и ощутила под пальцами липкую дорожку крови. Там, где во сне ее царапнула тварь.

— Осторожнее надо быть в темноте, — не обращая внимания — или не замечая — изменившегося выражения ее лица, посоветовал он и пошел, унося с собою свет и тепло. Фонарь в его руке закачался, бросая рваные отсветы, взгляд девочки с тоской и отчаянием устремился вослед… и замер, прикованный к единственной точке, быстро исчезнувшей во мраке.

Была ли это игра теней или отголоски страшного сна, но на мгновение ей показалось, будто все камни пола и стен, попавшие в круг света, оплетены мелкой сеткой чернильно-алых трещин.

Картина эта, впечатавшись в память, окрашивала всё, не давала Белке покоя бесконечные часы бодрствования — если так можно было назвать ее состояние полузабытья, в котором она металась из галлюцинаций в реальность, не засыпая.

Черно-алое…

То дрожа, то задыхаясь от жары, она заворачивалась в шкуру или распахивала ее, не находя себе места, ворочалась с боку на бок, пыталась встать — но забывала о своем намерении раньше, чем успевала сесть. Она плакала, умоляла Лунгу, Найза и Фалько вернуться, но, не получив ответа, вспоминала, что старик мертв, а друзья далеко, и проваливалась еще глубже в пропасть одиночества и отчаяния. Она ощущала себя то чем-то исполинским, то крошечным, то живым, то умирающим, видела вокруг то чернильную тьму, то алые в ней отблески, то пасмурный день, холмы, охотников, чудовищ и кровь — алую и черную, алую и черную, черную и алую…

Черно-алое…

Несколько раз ей чудилось — или нет? — что из мрака выходил человек, склонялся над ней, что-то печально шептал и прикасался к ее волосам ладонями с теплым запахом свежего хлеба, и тогда ей становилось чуточку легче, кошмар отпускал. Один раз она даже успела схватить его за руку, но он увернулся, пропал и больше не возвращался. Но позже — насколько, Белка не знала — прилетела огромная седая птица, опустилась у изголовья и долго смотрела на нее огромными желтыми глазами величиной с тарелку. Девочка попыталась заговорить с ней, но птица не отвечала. Она лишь провела крылом по ее лицу, тоскливо ухнула и тоже исчезла, оставив после себя в черном мраке алые вихри…

Черно-алое…

Каждую минуту, каждую секунду, каждую долю мгновения своего сна, что был не сон, Эмирабель ощущала, как ее ненависть к са Флуэрам растет — и одновременно что-то очень важное покидает ее душу, впитываясь черно-алым потоком в вековые камни, оставляя ее выгоревшей внутри, как прожженный котел. А еще она чувствовала, как эти камни умирают — медленно, молча, мучительно — и как исчезает она сама, теряет слух, зрение, речь, пока из всех умений не осталось одно — видеть, слышать и обонять черно-алую мглу, зарождавшуюся где-то рядом.

У нее в груди.

Как в том черно-алом сне.

Ощущая, что черно-алый мир затягивает ее всё глубже, подчиняя волю и стирая память, девочка сначала упрямо шептала, как заклинание: «Я не сошла с ума, я не сошла с ума». Но незаметно заклинание превратилось в мольбу, а потом потерялось «не», и осталось тихое и обреченное: «Я сошла с ума…»

Когда загрохотал засов в коридоре, Белка вскинула голову, дико оглядываясь и задыхаясь, готовая видеть птицу, чудовищ, грустного человека, всех сразу, бежать, спасаться, если получится встать… Но вместо этого глаза резанул свет фонаря. Голос — знакомый и омерзительный — ворвался в уши, сметая остатки бреда и швыряя в беспощадную реальность.

Мугур.

Граф, брезгливо поджимая губы и скрестив руки на груди, остановился на пороге камеры в окружении четверки волков: Дрепта и Станга с фонарями ближе, за ними усатый и еще один — на пару шагов позади. За спиной его сиятельства, обняв себя за плечи и опустив голову на грудь, замер виконт. Значит, о предмете разговора сомнений быть не могло.

Девочка отвела с глаз мокрую от пота челку, затянула шнуровку платья и ощутила, что руки ее трясутся, как у больной лихорадкой. Она хотела встать, чтобы встретить убийцу и похитителя с гордо поднятой головой, но почувствовала, что не сможет подняться даже на четвереньки, словно прошла без остановки до замка са Флуэров от самой Рэйтады. И тогда она села, навалилась плечом на стену, и вызывающе глянула на са Флуэров.

— Вы имели возможность отдохнуть от суеты и подумать над моим предложением в уединении, доамна Эмирабель. Перед тем, как вы примете окончательное решение… — бесстрастно заговорил Мугур.

— Какое решение?! Вы убили Лунгу!!! — вскинулась девочка, сжимая кулаки, и боль потери, ненадолго забытой в бреду, заново разорвала ей сердце.

— Это случилось непреднамеренно, — граф приподнял брови. — Я сожалею.

— Вы говорите это так, будто сожалеете о сломанном табурете или пролитом молоке!

Вид са Флуэра сказал, что о табурете или молоке он сожалел бы гораздо больше — и в глазах у нее помутилось. Не понимая, что делает, и откуда вдруг появились силы, она вскочила и бросилась на Мугура, готовая рвать, царапать, кусать, пинать… Тяжелая оплеуха встретила ее, едва пальцы вцепились в графский камзол. Подброшенная ударом, девочка отлетела на шкуру, ударилась головой, из глаз ее брызнули черно-алые искры, впиваясь в камни… и всё на минуту пропало.