Юлия Горская - Ключ от бездны

 - Я клянусь, что ничего не знал о лилиях! – воскликнул тот.

 - Какое это теперь имеет значение? Особенно для Крорис? – с горечью спросила девушка, склонилась над умершей и снова заплакала.

 Мрачный Фархус вернулся к собратьям.

 - Наверное, надо сообщить об этом жрецу, - хмурясь, сказал Сахулл, окинув тяжелым взглядом грот с низкими сводами и земляным полом, где не было даже тех удобств, что показались ему скромными в доме Стражей. Очаг окружало шесть подстилок из трав. Глиняные чаши с похлебкой стояли прямо возле циновок, брошенных вокруг костра. – И именно так первосвященник представляет себе чистую жизнь непорочных дев, - добавил он едко. – Грезя об утонченной роскоши мхаров, он не хочет искушать их слабые души хотя бы постелью изо льна.

 Ему никто не ответил. А невиллы, снова собравшиеся над той, что еще совсем недавно была полна жизни, запели над ушедшей подругой тоскливую песнь Смерти.

Глава 7

 - Признаю, моя вина, - говорил жрец. – Но кто же мог знать, что так получится.

 - И Стражам захочется нарвать цветов, - продолжил Фархус с сарказмом. – Понимаю, как странно это выглядит теперь, но ты обязан был предупредить нас.

 Он осмотрел голые стены и каменное ложе с охапкой сухой травы. Келья, куда привел его служитель, была холодной и сырой. Ее унылый вид лишь усугублял то подавленное состояние, в котором находился сейчас горец. Он был не столько растерян, сколько зол на самого себя за то, что так досадно усложнил задачу, и отдалился от намеченной цели. Ужасная история о смерти невиллы стала известна жрецу лишь на следующее утро. Да, девушка умерла, и Фархус честно признался, что это он сорвал ту злополучную нимфею. И в свое оправдание, мог сказать только то, что ему не было известно о магических свойствах этих лилий, так связанных с невиллами.

 - Кхорх простил тебе этот проступок, - продолжал служитель. – Но за гибель святой девы ты должен понести наказание. А пока верни мне нож и браслеты.

 - Да, святейший, - отозвался стражник, отдавая перечисленные предметы, и присаживаясь на валун, видимо служивший здесь стулом. – Но если виноват не я один, почему заперли только меня?

 - Я тоже буду наказан, - бесцветным тоном произнес жрец, будто собственная участь совсем не тревожила его. Впрочем, Хепи-Сах, казалось, вообще не умел выражать эмоции. И поэтому его слова не произвели на горца никакого впечатления.

 - Долго мне здесь сидеть? – поинтересовался он. – Или меня убьют?

 - Кхорх не решил еще.

 Страж поднял голову:

 - Ну, хорошо, святейший, ты все сказал, и, наверное, можешь идти.

 - Да, - отозвался тот, но продолжал стоять.

 И Фархусу вдруг почудилось, что в душе господина в серебристом хитоне происходит нечто, похожее на внутреннюю борьбу, что мало вязалось с образом этого странного человека. Но ему, поглощенному собственными душевными терзаниями, не доставало сейчас ни сил, ни желания сосредоточиться на чем-то, кроме личных переживаний. Обида на неудачный поворот судьбы весьма досаждала, делая невосприимчивым к подобным тонкостям.

 - Уйди, - тихо проговорил Фархус.

 Тяжело шагнув вперед, Хепи-Сах остановился и привычно застыл, а страж явственно ощутил, как волна острого неприятия поднялась в его душе. Этот сиплый, нечеловеческий голос, всегда закрытое лицо, замедленные движения, вызвали первоначальное отвращение и скрытый страх.

 Еще ничего не понимая, он стиснул голову руками и почувствовал, как холодный водоворот тащит его куда-то и животный ужас перед близкой смертью наполняет сердце…

 - Уйди, - простонал он.

 На этот раз жрец удалился, закрыв за собой решетчатую дверь.

 А Фархус поднялся, повинуясь странному желанию вернуть служителя и задать единственный вопрос, ответ на который внезапно пришел к нему именно сейчас. Но здравый смысл подсказывал, что Хепи-Сах не захочет открыться.

 Не зная, чем занять себя, опустошенный и томимый тягостным предчувствием, горец улегся на жесткую кровать, отгоняя прочь неприятные мысли.

  «Надо уснуть, уснуть, уснуть… как нелепо все получилось… а если первосвященник захочет убить и меня… нужно придумать что-то… придумать…»

 Он провалился в тревожный сон, где плыл под водой с полыхавшим над ним огнем. Неясные тени мелькали вокруг. Все ближе и ближе. Пока чудовищная пасть не разверзлась перед ним…

 Фархус очнулся, чувствуя, как бешено и больно колотится в груди сердце. Полежав и успокоившись, он прислушался. Вокруг стояла тишина, и определить, сколько прошло времени с момента его заточения, оказалось затруднительным. Но, насколько это было важно сейчас? Им никто не интересовался, значит, сиюминутная смерть ему пока не грозит. И то, что он оказался запертым здесь, может сыграть им с Лахваром на руку – чем меньше они будут привлекать к себе внимания, тем лучше. Что ж, теперь у него появилось время все спокойно обдумать. Ощущение потерянности прошло, как, впрочем, и чувство вины из-за смерти той девушки. Кем она была? Лишь первой жертвой в ужасной игре, что затеял первосвященник. Жалел ли ее Фархус? Да. Но кто был истинным виновником в гибели той, чья жизнь зависела от хрупкой жизни цветка?

 Протирая глаза, горец поднялся и подошел к нише, где тускло горела улхурская лампа, стоял кувшин и горкой лежали сладкие лепешки.

 - Да смилуются над тобой боги, великий Кхорх, - сказал он, отпивая прохладной воды. – Да будут…

 Странный звук привлек его внимание. Фархус оглянулся – ему показалось, что кто-то прошел мимо двери, и кривая тень на секунду скользнула по стенам. Поставив кувшин на место, и прихватив лампу, он осторожно приблизился к решетке и заглянул в коридор. Зеленоватый свет выхватил кусок неровной каменный стены и грязный пол.

 - Странно, - проговорил стражник тихо и вернулся к ложу. Он прилег, уже не надеясь уснуть – чувство тревоги не отпускало, все усиливаясь, как и навязчивое желание снова посмотреть за решетку. Раньше Фархус не считался трусом, но тот, кто таился в темноте галереи, был намного сильнее его. Сильнее не физически, нет. Притихший там источал зло, перед которым был слаб любой из плоти и крови.

 Горец снова встал, подхватил лампу и подошел к двери.

 - Кто здесь? – Фархус прислушался, уловив ни на что не похожий звук. – Эй! Отзовись! – он повыше поднял светильник, прижимаясь к прутьям. И вдруг отпрянул –  уродливый, безносый лик, мелькнул прямо перед ним.

 - Что это?.. – собственный голос придал немного уверенности, но желание смотреть пропало.

 Стражник медленно отступил к кровати, опасаясь поворачиваться к двери спиной.