Коваленко Эдуардович - Камбрия — навсегда!

Всех дел — притвориться спящей. Подождать, пока Немайн вернётся. А потом разыграть собственное пробуждение и поиграть в вопросы.

— Я не играю, — объяснила сестра свистящим шепотом, — я пою. В пещере Гвина. Уже неделю. А что?

— Там осталось что-то опасное? Нужно предупредить работников каменоломни.

Немайн испытала мгновенную гордость за сестру.

— Нет там ничего, не беспокойся. Ой, Анна проснулась…

— Я и не спала, — зевнув, соврала старшая ученица. — Вижу, сестра твоя не спит. Значит, задумала что-то. Нужно проследить. Чтоб не влипла. Да и интересно. А зачем ты там поёшь? Если опасности нет?

Немайн издала вздох. Тот самый, который купцы прозвали жадным. Предполагалось, что просто так, для себя, ей петь не положено. Потому как её пение — ужас и паника, и не всегда только в рядах врага. Иногда и своим достаётся. А если — хочется? Как птице — летать?

— А почему Тристан палкой машет и боком прыгает? Мне нужно тренироваться! Чтобы петь лучше. И чтобы вообще не разучиться петь…

И к поступлению в консерваторию подготовиться. Во сне. По крайней мере, старик-композитор, который снился Немайн с завидной регулярностью, заверял, что как только она сочтёт себя готовой к поступлению, консерватория немедленно приснится. Вот только петь для этого нужно не только во сне.

В пещеру пошли втроём. Немайн пела вокализы, Эйра щипала арфу, Анна наслаждалась — выходило, что богиня и арфистка-аристократка играют персонально для неё. Голос Немайн казался холодным, узким и блестящим, он совершенно не подходил к внешности больного ребёнка, которую избрала себе сида для поселения с людьми. За ним стояло что-то могучее, великолепно-льдистое, жестокое, но не бездушное. Но вот в том, что голос сиды может убивать, Анна понемногу начала сомневаться. А зря.

Одним прекрасным — зелень холмов, и редкое в ноябре солнце — утром каменотёсы вытащили из пещеры человека. Который вечером во всеуслышание хвалился, что собирается подслушать пение богини! Ну, вот и подслушал. Как сказал один из кэдмановских вояк: «Если я стреляю из лука в мишень, человек, добровольно вставший перед ней — самоубийца!» Что голос сиды — оружие, знают все. Что убивает Неметона по-свойски, чистенько — тоже. И на этот раз вышло не особенно жестоко. Друид-лекарь, осмотрев убитого, вовсе насмешливо хмыкнул и сообщил, что богиня просто пугнула наглеца. А тот с перепугу да сослепу — факел-то зажечь не осмелился — ударился о камень головой. И вот всё об этом дураке!

Немайн же констатировала факт: вокализы действительно оказались оружием. Психологическим. Услышав нечеловеческие завывания — а Немайн, шалости ради, забиралась на распевке в четвёртую октаву, хотя в основном разрабатывала середину и низы, как советовал призрак из снов, — бедняга, решивший переночевать в пещере и послушать песни сиды, испугался. Что ж, кельтское любопытство иногда бывает пороком. То, что хранительница правды выплатила виру клану погибшего, все сочли жестом щедрым и необязательным. Анна даже помянула «добренькую сиду-транжиру», а Тристан заявил, что это истинно по-рыцарски.

Немайн этот случай прибавил работы, создав славу добренькой. Из-за чего к ней полезли судиться с мелочами, отвлекая от настоящей работы. Чтобы не терять на суд больше одного дня в неделю — ради действительно важных дел вроде споров между кланами, — пришлось ей кодифицировать камбрийское обычное право. И назначить нескольких заместителей — по одному от каждого клана, велев судить тяжбы внутри кланов, при желании сторон и дозволении старшины, по книге сиды. И присягу принять: «Читать, что написала Хранительница Правды, без искажений, без пропусков, без дополнений, то, что подходит случаю. И да покарают меня Господь-Спаситель и Владычица Холма, если я нарушу клятву»… Текст клятвы судьи зачитывали перед вынесением суждения о деле. Процесс записывался. К изумлению Немайн, кодекс оказался куцым: множество обычаев настолько сами собой разумелись, что заносить их на пергамент никто и мысли не имел…

Помимо обычаев, сделки тоже ленились заносить на пергамент. И началась у хранительницы правды головная боль. То ли в самом деле головушку застудила, то ли вконец умучили. Дела шли как одно: межклановые, сложные, записей — никаких, видоков много, но все говорят по-разному. Своего филида-запоминателя в округе нет. Хорошо хоть уголовщины нет! Воров — мало, убийство сиде не принесут — сами разберутся. Обычными способами. А вот хозяйственные да торговые вопросы — дело другое…

— Я первую половину выплатил.

— Не выплатил!

— Выплатил, овсом…

— Но овёс нынче дёшев!

— Но когда я платил, он был дороже…

Немайн сидела в просторном кресле судьи — на пятках. Что поделать, если иначе тебя не рассмотрят в недрах этого циклопического сооружения. Если же забраться внутрь с ногами, да спину выпрямить — острия ушей лишь немного не дотягиваются до верха спинки. На которую, впрочем, не опереться — теряется где-то сзади. Даже Анна Ивановна, даром что богатырского сложения, даже Эгиль — и те признали: трончик великоват. Харальд великана Имира помянул. А Тристан просто уточнил — это стул или кровать?

Впрочем, сейчас-то спина наклонена вперёд. Подбородок покоится на сцепленных в замочек кистях. Хочется зевнуть. Но вместо этого приходится опрашивать свидетелей: «Сколько стоил овёс четыре месяца назад?»

Наконец удаётся что-то придумать. Обе стороны расходятся, ворча. Дело решено, и они скорее недовольны долгим разбирательством. А несчастной сиде — решать следующее! И, видимо, серьёзное да сложное. Уж больно люди солидные пожаловали. В том числе ирландка-судовладелица. Неужели снова рыба?

Немайн захотелось заткнуть уши. Прошлого «дела о рыбах» ей хватило надолго. Хорошо хоть отец Адриан не стал оспаривать решение публично. Зато потом попытался пропесочить с глазу на глаз, этак укоризненно — мол, отчего и почему решение не в пользу Церкви? Фактов-то нет!

— Потому, — сида почти рычала. Высоконько, ну да уж как могла. — Потому, что Церковь тут без года неделя. Где священники из местных? Какой процент оснований домов освящён? Не по городу, а по хуторам-деревням? Сколько пар венчано? Сколько священников рукоположено? А рыбу вынь да подай… И, кстати, где книги, в которые вы записываете подати?

Адриан подал ей со стола толстую, малость истрёпанную книгу. От первого же взгляда внутрь сида уныло сгорбилась.

— Так… И что, святой отец, у вас вообще всё свалено в одну кучу? Так это именно куча и получается, а не документация. Отче, ну ты же грек, как же так можно…

— А как? — спросил тот устало. — Посмотри на свой Кер-Сиди. Где мраморные дворцы? Где высокие и толстые каменные стены? Где мощёные улицы? Молчишь? Не всё сразу…