Тиа Атрейдес - Песнь третья, О Троне и Дороге в неивестность

Волновался он ещё и по другой причине. Вчера, после беседы с Урманом, когда он передал в подарок Таис свою самую любимую книгу о старинных парусниках, Кей так и не решился написать ей записку. И теперь мучился сомнениями — может быть, все же стоило? А сестричке, как назло, сейчас не до его проблем. И Зак, тоже ещё, друг называется, со своей счастливой физиономией перед глазами маячит. И ни одного дельного совета, если не считать: «Поговори с ней, цветочек подари. Да что ты дурью маешься!» Ну да, поговори… а если она не захочет его видеть? Можно, конечно, послать ей официальное приглашение, от которого отказаться никто не имеет права. Но если она подумает, что он её принуждает, упрется не хуже Шу. Может быть, боги решили посмеяться над ним, предназначив в жены девушку с характером наподобие любимой сестренки? Будто ему одной вздорной, упрямой и вредной ослицы поблизости не хватает.

После завтрака, рассудив, что дал сестричке вполне достаточно времени, Его Величество все же решился её проведать и разузнать, помогли ли вчерашние чрезвычайные меры выведения Её Высочества из душевного кризиса и меланхолии.

Тихий завораживающий голос из сна, напевающий без слов старинную мелодию, никуда не делся, когда Шу проснулась. Стараясь не шевелиться, она из-под ресниц рассматривала возлюбленного, сидящего вполоборота рядом на кровати. Хилл сосредоточенно изучал какой-то небольшой предмет, вертя его в руках, и задумчиво мурлыкал. От звука его голоса по телу Шу стайками бегали теплые щекотные мурашки. И, если снова закрыть глаза, казалось, что она купается в нагретом солнцем ласковом морском прибое. Но закрывать глаза не хотелось. Хотелось смотреть на него, любоваться сильным полуобнаженным телом, гладкой, немного загорелой кожей с золотистым отблеском, изящными узкими запястьями, легкой расслабленной улыбкой на четко очерченных губах, полукружьями теней от длинных темных ресниц…

— Доброе утро, — от вчерашней хрипотцы в его голосе не осталось и следа, и теперь каждое слово будто касалось её кожи нежным поглаживанием или поцелуем.

— Тигренок, доброе утро, — Шу смущенно улыбнулась и потянулась к нему.

Отложив в сторонку то, что так внимательно рассматривал, Хилл скользнул к ней и обнял. Он покрывал поцелуями её прикрытые глаза, горячие со сна щеки, губы, шептал сумбурные нежности, ласкал обнаженные плечи, спину.

— Шу, любовь моя, — жаркое дыхание щекотало её кожу, прикосновения губ заставляли таять подобно снежинке на ладони. — Моя маленькая русалка…

Прижимаясь к любимому, Шу терлась об него, впитывала родной запах. Она вся растворялась в блаженных волнах нежности, каждая пядь тела оживала и пела под его руками. Боги, неужели так бывает? Неужели можно чувствовать биение его сердца, каждое движение, каждый вздох, как свои? Можно не бояться, не юлить, не скрывать своей любви? Можно безоглядно отдаваться волшебному потоку чувств, единых для обоих? Можно без опаски сказать:

— Хилл, любимый, мой солнечный Тигренок… — и никакая небесная кара не обрушится на её голову… просто лежать рядышком, обнимать его и ни о чем больше не беспокоиться.

— Шу, а почему он больше не светится?

— Кто? — она не сразу поняла, что за кусочек металла он показывает. И удивилась, разглядев покрытую рунами полоску. — А зачем? Ты же его снял.

— А куда же делась магия?

— Никуда. Просто он живет только на тебе.

— Никогда не слышал о таких… — в его голосе слышалось искреннее любопытство.

— Откуда? Я и сама не знала, что можно сделать такую штуку, — так приятно вдруг оказалось увидеть, что для него ошейник всего лишь магический артефакт, а не символ ненавистного рабства.

— А если его надеть на кого-нибудь, он заработает?

— Нет. Только на тебе, Тигренок. Посмотри, тут есть руна, обозначающая тебя, — Шу указала пальчиком на один из маленьких значков.

— Ни одной знакомой, — Хилл покачал головой.

— Хи… мэтр тоже не опознал бы… — Шу довольно улыбнулась, поглаживая длинные пальцы, держащие кусочек звездного серебра. — Ты разбираешься в рунах?

— Да нет, знаю десятка два. Самых простых.

— Два десятка? Неплохо для менестреля.

— Ты меня научишь?

— Конечно. И попробуй только отлынивать, — погрозив возлюбленному пальчиком, принцесса рассмеялась. Разговаривать с Тигренком оказалось неожиданно легко и приятно. Как и обнаружить, что ему интересно очень многое из того, что близко ей самой.

— И что будет? — лукавая улыбка и сияющие синие глаза подсказывали ей множество вариантов… но ни один из них к изучению рун не имел ни малейшего отношения.

— Укушу, — ближе всего оказалось плечо, и, скроив грозную физиономию, Шу тут же показала, как именно она кусается.

— Ай! Так не честно! — он засмеялся так заразительно, что она не выдержала и рассмеялась вместе с ним. — Мы так не договаривались!

— Разве? Не может быть? — больше ничего она сказать не успела, потому что Хилл принялся её щекотать. — Ай! Перестань! — хохоча и отмахиваясь всеми конечностями, Шу пыталась ответить тем же, но в результате оказалась надежно обездвиженной и прижатой телом любовника к постели.

— Так-то! — победитель нахально ухмыльнулся и приник к её губам, лаская, покусывая и не давая опомниться.

Через некоторое время, когда к ним обоим вернулась способность связно мыслить и даже произносить членораздельные звуки, Шу пришла в голову интересная идея. И, разумеется, она тут же взялась испробовать её на практике.

— Хочешь посмотреть, будет ли он снова работать? — вытащив завалившийся между подушками кусочек металла, она повертела им перед глазами Хилла.

— Ошейник? — юноша поймал её руку и вгляделся в безжизненно потухший артефакт, пытаясь обнаружить в нем магию. — Хочу, — одной рукой собрав спутанные волосы в хвост, он поднял их наверх, обнажая шею.

— Нет, не так, — доверие и любовь в сияющих небесной синевой глазах болезненно кольнуло сердце Шу чем-то, напоминающим угрызения совести. Она не приняла всерьез его слова, сказанные ночью. Про собственность. Как оказалось, напрасно. Его откровенная готовность снова позволить её надеть на себя ошейник ясно дала ей понять, что возвращаться даже к видимости прежних отношений она не хочет. Ни за что. Никаких больше невольников! — Дай руки, Тигренок.

Ни слова не говоря, он протянул ей обе руки, и удивленно вздохнул, когда Шу бережно, словно тонкую бумагу, разделила полоску на две части. Как раз для браслетов, плотно охвативших предплечья. И, стоило им замкнуться, две части артефакта мягко засияли всеми оттенками синего, лилового, золотистого и розового. Покрутив одной рукой перед глазами, он попробовал другой рукой поддеть и потянуть металл. Браслет, края которого слились, не оставив и следа на места разрыва, не поддался. Хилл улыбнулся довольно.