Александр Прозоров - Золото мертвых

– Я бы и вовсе не ела, Андрюша, лишь бы тебя завсегда рядышком с собою ощущать. – Полина откинулась на спину и стянула с себя ночную рубашку.

Все же в раннем браке, пусть и по расчету, есть свои плюсы. Женщина всегда рядом, только руку протяни. Посему мысли не о том крутятся, кого бы на вечер подцепить да где бы с кем познакомиться, а больше о делах серьезных, настоящих.

Через полчаса, одевшись, князь вышел на палубу, огляделся по сторонам, на мелькающие справа и слева кусты, растущие прямо из реки. Воды тихой Ловати тянулись далеко-далеко в стороны – и Андрей не сразу сообразил, что видит не кустарник, а макушки залитых половодьем деревьев. Весна.

Левший, вытянув покалеченную ногу, полусидел на бухте каната, подставив лицо теплым солнечным лучам. Косой Васька пристроился на ступеньках кормовой лесенки. Лучемир, естественно, стоял у руля, а рыжий Риус, привалившись к борту, время от времени предупреждал его о возникающих препятствиях: о топляках, о выглядывающих из глубины деревьях, о холмах, превратившихся в отмели.

– Он чего, совсем ничего не видит? – тихо поинтересовался Зверев.

– А кто его знает, – вяло ответил Левший. – Иногда в дверь распахнутую войти не может, а порой берег за горизонтом замечает.

– А шапку снять?

– Ой, прости, княже, – подпрыгнул холоп, но встать из-за покалеченной ноги быстро не смог. – Не слышал, как дверь открылась.

Васька же, глядя куда-то хозяину за плечо, скинул войлочный, похожий на пилотку, «пирожок».

– Ладно, лежи, – разрешил увечному Зверев. – Нет у меня ныне настроения гневаться. Девки где?

– В гамаках качаются, княже. Госпожа не зовет, они и рады бока отлеживать.

– А Пахом, Звияга, Тришка?

– Тоже отдыхают. Им ведь корабельные дела ни к чему, паруса ставить не умеют. Опять же, Лучемир покамест велел токмо передний оставить, косой. Супротив ветра вправо и влево виляет.

– Что, Тришка тоже не корабельный человек? – не понял Андрей.

– Тришка… – Холоп закашлялся. – Тришка в Новгороде… Ну, как боярин после похода пива всем дозволил, ну, он и пил все время, пока вы делами насущными занимались. Как отплывали, батюшка ваш повелел в трюм его бросить, дабы проспался и протрезвел. Однако же, как его отпустили, он опять пьяным напился где-то. Уж не ведаю, где смог. Видать, средь добра что-то припрятано. Его опять в трюм спустили. А вчерась, как разгружать сани начали, он выбрался и поутру опять лыка не вязал. Мы его снова в трюм столкнули, дабы в людской не накуролесил.

Ну вот, теперь Андрею стало ясно все до конца. Нормального человека Друцкий, естественно, дать не мог. Единственный не малолетний, не увечный, не кривой и не слепой из подаренных им холопов оказался запойным алкашом.

– Чего прикажешь, Андрей Васильевич? Достать?

Зверев пожал плечами. Среди колдовских припасов и лекарственных зелий, подаренных ему в дорогу мудрым Лютобором, ничего протрезвляющего не было. А угля на корабле не достать – печей тут не предполагалось.

– Оставь, пусть проспится, – махнул он рукой. – Как похмельем отмучится, может, и соображать начнет. А куда, кстати, правят наши седой и рыжий?

– Ты же намедни к Ладоге велел идти, Андрей Васильевич, – напомнил Левший. – Туда и идем.

– Я знаю, – кивнул князь Сакульский. – Токмо Ладога есть город, а есть озеро.

– Риус! – крикнул холоп. – Ты чего деду сказал? Куда плывем?

– Чего? – глянул вниз, на палубу, мальчишка и, увидев хозяина, тут же поклонился: – Доброго тебе здоровья, княже. Как спалось? Не укачал дед своими виляниями?

– Ничего, все лучше, чем на санях по кочкам прыгать. Скажи деду, пусть к Запорожскому правит, в мое княжество. Он должен знать, наверняка с князем Друцким туда ходил.

– Да я не глухой, Юрий Семенович, сам все слышу, – отозвался кормчий. – Доброго тебе утра.

– Андрей я, Андрей! Князь Андрей Васильевич Сакульский, урожденный боярин Лисьин. Ты чего, до сих пор не понял, кому служишь?

– Понял я все, Юрий Семенович, понял. В Запорожское плывем, через озеро к Вуоксе.

Мальчишки фыркнули и кинулись к заднему борту – чтобы хозяин не увидел. Левший удрать не мог, а потому старательно пытался сдержать смех.

– Вот зараза, – сплюнул Зверев. – Тришка как проспится, десять плетей ему дашь.

– А почему Тришке, Андрей Васильевич? – не понял холоп.

– Потому что вот этого, – кивнул на рулевого князь, – пороть бесполезно.

Слепой Лучемир, не слепой, выживший из ума, не выживший – а ушкуй он вел вполне уверенно. На реках прислушивался к подсказкам глазастого Риуса, на озерах и вовсе правил сам, причем не вдоль берега, а по прямой. За пятьдесят верст он четко вывел корабль от впадения Ловати к истоку Волхова, а от Волхова по бурной Ладоге – уже за сто километров приметался к устью Вуоксы. Ветер дул в борт. Левший велел приготовить весла, чтобы выгребать против течения по быстрой и не самой широкой реке, но седой кормчий, время от времени что-то бормотавший себе под нос, приказал подтянуть правый угол паруса и отпустить левый, заложил крутой поворот, едва не черпнув бортом воду, под отчаянные вопли Риуса: «Деда, до камней пять сажен всего!!!» – лихо влетел в реку и на всех парусах промчался почти полторы версты. Но выше Вуокса повернула влево, и высокие сосны на берегах лишили судно ветра.

– Весла на воду, – недовольно разрешил Лучемир. – Княже, вели двоих подменить, паруса спустить надобно.

– Пахом, Звияга!

Холопы кинулись к веслам, выставленным по два с каждой стороны, сели на специальные дубовые выступы и налегли на рукояти, вспенивая длинными лопастями воду, а Риус и Васька, схватившись за канаты оснастки, опустили сначала главный парус, а потом и треугольник носового. Ушкуй, борясь с течением, быстро терял скорость – четырех весел явно не хватало, чтобы двигать огромное судно, но Лучемир, даром что ничего не видел, ухитрился вырулить под берег, где течение потише, а возникающие водовороты зачастую еще и подталкивают путников вверх по реке.

Поворот – кормчий решительно отвернул под противоположный берег, еще один – лес остался позади, ушкуй оказался среди лугов и низких, подтопленных берегов.

– Носовой на место, лентяи! – тонким голосом взвыл старик.

Мальчишки, выбрав весла, бросились на нос и повисли на канате, вытягивая треугольник обратно к макушке мачты. Минутой спустя к ним присоединился Левший. Наконец ветер заставил жалобно скрипнуть мачту, вода возмущенно зашипела под форштевнем. Ушкуй прибавил хода, и берега лениво двинулись назад, отдавая в минуту по пять-шесть саженей. Через час впереди, на взгорке стали различимы крыши домов, еще через час Риус заметил по левому борту темную протоку в пять сажен шириной, в которой виднелся бревенчатый причал.