Дмитрий Билик - Оловянная корона (СИ)

— Не могу поверить, — воскликнул Мясник тоненьким голосом, как только Руслан подъехал достаточно близко, — его светлость Мёнемейстер.

— Вы же знаете, я не светлость, — спешился телекинетик и поклонился. — Приветствую вас, ваша светлость.

— Боюсь, вы не заехали ко мне просто поболтать, — указал Мясник худенькой ручкой, на носилки с Антоном. Один из концов недопаланкина привязали к лошади, а другая волочилась по земле.

— Нам некогда просто болтать, — передал поводья Руслан одному из людей Ферринга и последовал вслед за хозяином. — Особенно вам, вы ведь человек дела.

— Наверное, только вы, мой дорогой друг, это и понимаете, — улыбнулся Мясник.

Они прошли по внутреннему двору, необычайно чистому и тихому, несмотря на большое количество людей. Казалось, каждый, занимавшийся каким-то своим делом, нет-нет да и взглянет исподлобья на Ферринга. Подданных у Дуйне, несмотря на крутой нрав, было предостаточно. Более того многие сами приходили в эти земли, хотя «слава» о Мяснике ходила по всему королевству.

— Я сейчас готовлюсь к посевной, мой друг, — продолжил Ферринг, — редко бываю в замке. Вам повезло, господин Мёнемейстер, что вы застали меня здесь.

— А эти клетки на дороге тоже часть подготовки к посевной? — улыбнулся Руслан.

— Ну конечно, — искренне удивился Ферринг. — Я инспектировал своих людей, как и кто готов к работе. Вы же знаете, мой дорогой друг, у меня много земель.

Руслан кивнул. Что правда, то правда. Род Дуйне был весьма зажиточным.

— Оказалось, что эти лоботрясы решили пустить меня по миру. Вы ведь понимаете: хороший урожай — больше денег в казне, плохой… Так вот, я взял самых отъявленных мерзавцев, которые не хотят работать, и посадил их в клетки. И не поверите, как это приободрило всех остальных.

— И что же, никаких бунтов или недовольств?

— Какие недовольства? — удивился Мясник. — Подданные поддержали меня.

Руслан призадумался. Вот так вот. Он их режет, рубит им головы, сажает в клетки, а они только рады. Люди аплодируют ему и кричат, что так и надо. Кто здесь был больше чудовищем — Ферринг Дуйне или его подданные?

— Ваша светлость, вы, конечно, правы, я приехал к вам по делу. Один из моих людей сломал ногу и не может продолжить путешествие. — Телекинетик решил говорить откровенно. С таким человеком лукавить нельзя. — Возвращать его лично, значит, потерять время, которого у меня сейчас нет. Отправить своих людей — лишить отряд ценных воинов.

— Вы хотите, чтобы я отправил с ним своих? — приподнял брови Ферринг.

— Да, — ответил Руслан и тут же добавил. — Я щедро заплачу.

— Бросьте. Конечно я окажу вам такую небольшую услугу. Мы отправим его сразу после пира.

— Какого пира? — спросил кинетик.

— Как какого? Ко мне приехал сам Мёнемейстер Проклятой лощины! Такие события происходят не каждый день.

— Ваша светлость, мы правда очень торопимся.

— Надеюсь, не на столько, чтобы пренебречь моим радушием?

Внезапно в глазах учтивого и воспитанного Ферринга Дуйне проявились черты другой натуры. Той, за которую его и прозвали Мясником.

— К тому же, услуга за услугу. Мои люди доставят вашего человека в целости и сохранности, а вы доставите удовольствие своим присутствием мне. Или, если вас не устраивает, вы можете нанять повозку в любой деревеньке, заранее сказав им, что одна из «черных душ» едет домой, в Проклятую Лощину.

Руслан понял, что Ферринг попросту насмехается над ним. Рассказать кому-нибудь из местных, что Антон «черная душа», так их называли в народе, — его разорвут там же. Это двух-трех кинетиков боятся, а одного, да еще раненого… Не убьют, так по крайнее мере попытаются. Кинетик объяснял это тем, что их ненавидят за свой же страх.

— Хорошо, пусть так, — согласился он с Феррингом, уныло посмотрев на развивающийся стяг насаженной на копье головы — знак семьи Дуйне. Может, кровожадность у них в крови?

— Вот и хорошо, мой дорогой друг. Думаю, ты не скоро забудешь этот пир, — улыбнулся Ферринг, снова став радушным хозяином и воспитанным лордом. — А повезет, так и не вспомнишь.

— Надеюсь, все-таки вспомню, — с настороженностью оглядел Руслан воинов во внутреннем дворе.

Но Мясник уже не слушал его. Он хлопнул в ладоши, и стража открыла огромные двери, ведущие в замок.

Левый тайный мастер

Как только появился энтот Михаэль, так сразу завертелось-закружилось. Весь руспорядок проклятущий монах Молчану сбил. Теперича не поймешь, когда день, когда ночь. Бывает, что пополдничать толком не посидишь, вечно ему неймется.

Главно, Эдуар ему говорит, мол: «Ничего не изменилось, служи, как служил». Агась, а царевича, значитца, змию энтому на растерзание оставить? Ну, нетушки. Не бывать такому. Михаэль и так ужом вьется вокруг Эдуара, слово ласковое скажет, прихоть любую ублажит. Еще и луны полной не прошло, как явился перехожий со своими смердами — а все, суветник. По любой мало-мальской глупости Эдуар с ним общается. А Молчану, значитца, «служи, как служил».

У десного мастера заветных дел теперь хлопот поприбавилось. Днем и ночью, то он, то гридни его али наушники за Михаэлем ходили, в тень обернувшись. Токмо все зазря. Будто чувствовал незнакомец недоброе: тати к нему не захаживали, сам речи недобрые не говаривал, Троим Богам камешки складывал. Но знал Молчан, хоронится Михаэль, это с виду он смиренный, никто через эту смиренность проглядеть и не может. А вот ему вся суть людская видна, под какой бы личиной не пряталась, какою одежою не укрывалась.

Но не послушал его Эдуар. Не внял ему. Не речист был Молчан. Супротив каждого слово егойнего у Михаэля выходило два. Да и не только в энтом дело. Как только в очи ему глядел, так внутри все замирало. Такою властью над русичем обладал незнакомец, такою силою, что хотелось забраться в самый дальний уголок кремля Эдуаровского и не вылезать оттуда никогда. Не знал Молчан, что за сила такая. Сроду с ним подобного не было. Но как ни смотрел на Михаэля, особливо под вечор ужо или с утра раннего, возвращались мысли дурные, тревожные.

За это и с Сашкою разлад пошел. Баба, она же существо живое, навроде собаки, все чувствует, если неладное творится. Вот и Санька стала дознаваться, что и как. Видит же, на муже лица нет — не спит толком, а когда веки опустит, так сквозь сон зубами так скрипит, что мыши под половицами замирают.

А как посредь ночи гридни с донесениями стали приходить, так совсем уж осерчала. Это, мол, Молчану нужно знать, что Михаэль за день делал, когда спать лег. А ей, дескать, оно ни к чему. Дошло до этого, что разговаривать перестали, только очами друг на дружку злобно зыркают.