Вадим Крабов - Заговор богов

— Надо кормилицу искать. — После этих слов полусонная княгиня сама почавкала губами, будто в подтверждение, и ровненько засопела.

В груди Руса что-то оборвалось. Он так надеялся, что жена одумается, что материнский инстинкт победит это дурацкое, как ему казалось, властолюбие, что она опять станет прежней Гелинией — своенравной, но всегда помнящей о нем. Еле удержался, не стал будить. «Разборки» отложил до утра.

— У тебя молока хватает? — спросил он во время раннего утреннего кормления.

Еще не совсем проснувшаяся Гелиния только-только вернулась из купели, забрала ребенка у Руса и сунула ему в рот сосок. Младенец жадно зачавкал. Он тоже не желал до конца выныривать из мира сновидений, поэтому свои ярко-синие глазки не хотел открывать ни в какую. Даже в поисках титьки работал только губами и носом — потешно принюхиваясь, как слепой щенок.

— Хватает, Русчик, хва… — широко зевнула, — …тает. Я же маг-Хранящий. Забыл?

Взлохмаченная, сонная, с припухлыми губками, с тяжелыми веками, которые из лени открывали глаза только до половины, — такая Гелиния казалась Русу особо красивой. Веяло от неё родством не просто душ, но и общей частицей, сосавшей сейчас аппетитную грудь, к которой Рус теперь опасался прикоснуться: боялся, что лопнет. Так что вопрос о нехватке молока был в сущности риторическим.

— Эх, Гнатик… — продолжила Гелиния, — сосешь и сосешь, сосунчик ты мой ненаглядный, мамку от важных дел отвлека… — опять протяжно зевнула и почмокала, будто подразнила сына, — …ешь. Мой сладенький…

— От каких это дел, позволь узнать? — спросил Рус самым елейным тоном.

— Рус! Ну, не начинай! В канцелярии уже сто лет не была, люди ждут моих решений, без которых они… — прижалась к светло-серым кудряшкам сына и с наслаждением вдохнула. — Как вкусно пахнет, Русчик! Такой прям вкусненький, молочненький, съела бы! Иг-на-тий. А мне начинает нравится! Я как чувствую — откроется у него склонность к Силе Пирения, и переименовывать тогда не будем… да, Гнатик? — Гелиния окончательно проснулась. А шла еще… без звезд, которые сквозь освещенное окно не просматривались, было трудно судить, но Рус полагал, что примерно четвертая ночная четверть. Скоро, без долгих сумерек, должен прийти рассвет.

— А что бы не открылось, в любом случае переименовывать не станем. Да, Гнатик? — Рус подсел к кормящей Гелинии и осторожно погладил сына по мягчайшим шелковистым завиткам. Игнат гордо не обратил на отца никакого внимания, а папаша продолжил говорить. — Гел, ну кто тебя там ждет в этой канцелярии? Десять дней без тебя справлялись и ничего, не развалился Кальварион. Да, Гнатик? Не развалился же?

— А вот если мамка дальше будет от службы отлынивать, то, Гнатик, развалится. Ты не представляешь, маленький, как это быстро случается! — Руса рядом вроде как не было.

— Ага, сынок, слушай мамку. Она врать не будет: тысячи лет простоял, а за пару годов непременно развалится! Без неё, понимаешь, Гнатик, и узоры расползутся, и люди забунтуют, и передерутся друг с другом, и кушать им станет нечего.

— Слушай, Рус, ты чего хочешь?! — прошипела Гелиния, раздраженно и в то же время плавно поднимаясь с кровати, чтобы уложить сытого уснувшего ребенка в болтающуюся на потолочных ремнях деревянную люльку. — Чтобы я только здесь и сидела?!

— Нет, можно еще и гулять. Ребенку это полезно.

— Ага-а, вот как. Значит, когда ты предлагал мне родить, то думал только о том, чтобы засадить меня в клетку?

— В том числе и об этом! Ну, хватит, Гел, отдохни. — Рус попытался подластиться, но был отброшен:

— Хватит, Рус! — Гелиния гордо запахнула цветастый каганский халат, сильно напоминавший Русу цыганский, из которого доставать грудь было несравнимо ловчее, чем из ночной туники и постельное белье молоком не мазалось. — Ты сам владетель! Думаешь, я не знаю, как ты относишься к своим обязанностям?

— Скидываю все на других, — Рус соврал, честно глядя в глаза жены.

— Только не надо пробирать меня своим честным взором! — возмутилась Гелиния. — Я знаю, что ты врешь! О, боги, простите своего родственника, не со зла он! Но хватит, — от мольбы резко перешла в наступление. — Знай, милый, что завтра же здесь будет кормилица…

— Вспомни себя!!! — Рус бы закричал, если бы не спящий наследник. — Ты же за это ненавидишь собственную мать!

— Уже нет. — Гордо ответила княгиня. — Мы с ней общались по душам, когда я была беременная, а ты, кстати, занимался…

— Водой я занимался! В Тире! Чтобы у твоего папы осталось княжество!

— К тому же, Рус, я не поступлю как она: отдать ребенка, чтобы не видеть. Я каждый день буду его навещать. — она словно не слышала мужа.

— Навещать?! — отец чуть не задохнулся от возмущения. Это слово живо напомнило ему детдом, где дети, и он в том числе, так ждали, так ждали…

— Ты чего, Рус? — Гелиния испугалась, увидев во взоре супруга нарождающееся бешенство. — Да спать я буду с Гнатиком, кормить иногда…

— Иногда?! То есть молоко, то нет?! — и мысленно себя одернул: «Черт, она же маг… но господи!!! Кормилица! При своем-то молоке? Заставлю!», — успокоиться не получилось, но хвала богам пришло понимание, что и насилие не поможет. Не ставить же глупое условие: «Или я — или она!». Или, допустим, не воровать же собственного сына у родной матери? Или, что еще глупее, не уводить же из Кальвариона законную княгиню с наследником? Ну, если только пошантажировать.

«Спокойно, Владимир Дьердьевич, спокойно… не надо делать резких движений… вдох-выдох. Она мне не враг и я ей не враг, а очень даже наоборот… А, собственно, чего я так завелся?.. Детдом, наверное…», — как всегда, когда проблема была не критичной, а скорее надуманной, и не решалась ни хитростью, ни силой, Рус выбрал привычное избегание, отложив поиск выхода «на потом».

— Да чего тут такого? Да пойми ты, Русчик! Я тебя люблю, я Гнатика люблю, но не смогу я все время быть с ним! Он меня отвлекает. Я же не от хорошей жизни, не потому, что «так принято», хотя у князей и принято, а просто… не смогу я заниматься делами и сыном одновременно! Русчик… — Гелиния положила руки ему на плечи и попыталась сплести их замком. Рус вывернулся.

— Ладно, Гел, поступай как знаешь, — сказал совершенно спокойно и отправился в купель.

Гелиния с тяжелым стоном села на неубранную постель, уперлась подбородком в ладони и закрыла глаза. Она уже выучила, что означает это спокойствие. Будут видеться от силы раз в декаду. Или если, не приведите боги, случится что-нибудь экстраординарное.

«Величайшая! Ну почему он такой упрямый? — мысленно молилась она. — Вразуми его, Величайшая Гея! Неужели я не права?! Рассуди! Я люблю его, а он… чувствую, тоже любит. Помоги, Величайшая!», — богиня, как и в большинстве случаев, не отвечала.