Стивен Эриксон - Память льда. Том 2

— Мы узнали. Моттские ополченцы как-то бросались в нас ими, когда у них кончились стрелы.

— Джейбару один прямо в рожу попал, помнишь?

— А потом он споткнулся и упал, а когда встал, был похож на лесной мох с глазами.

— Ужасающий сироп — смертельное оружие, — согласился Крупп, снова протягивая солдатам лакомство.

Женщины приняли пирожки.

— Мужественная задача — защита девы-рхиви.

— Она не рхиви. Она Рваная Снасть. Меха и шкуры — это всё показуха.

— Так вы говорили с ней?

— Не особо, да нам и не нужно. А пирожки-то вкусней без веток и листьев, верно?

Крупп моргнул и медленно кивнул.

— Без сомнения. Огромная ответственность, быть глазами вашего командира, приглядывающими за девой.

Женщины прекратили жевать и переглянулись, затем одна из них проглотила еду и сказала:

— Чьими? Дуджека?

— Если мы его глаза, то он слеп как крот.

— Ох, Крупп, конечно же, говорил про Скворца.

— Скворец не слепой, ему не нужны наши глаза вместо собственных.

— И тем не менее, — улыбнулся даруджиец, — он наверняка весьма утешен вашим самоназначением на сей пост и вашими докладами. Если бы Крупп был Скворцом, он — был бы.

— Был бы — что?

— Что? Утешен, разумеется.

Обе женщины хмыкнули. Потом одна фыркнула и сказала:

— Вот это смешно. Если бы ты был Скворцом. Ха.

— Фигура речи…

— Нет такой вещи, толстячок. Ты пытаешься идти по следам Скворца? Пытаешься смотреть его глазами? Ха.

— Скажи, — согласилась другая женщина. — Ха.

— Ты так и сделала, — заметил Крупп.

— Сделала что?

— Сказала.

— Верно. Скворец должен был стать императором, когда старого свергли. Не Ласиин. Но она знала, кто был её соперником, не так ли? Поэтому она его разжаловала, превратила в, Худ его бери, сержанта и отправила прочь, далеко-далеко.

— Амбициозный человек сей Скворец.

— Вообще нет, даруджиец. И в этом вся суть. Он стал бы отличным императором, как по мне. Нежелание браться за работу — лучший признак.

— Любопытная мысль, дорогая.

— Не, точно не я.

— Прости, что не ты?

— Не любопытная. Слушай, Малазанская империя была бы совсем другой, если бы Скворец сел на трон много лет назад. Если бы он сделал то, чего мы все от него ждали, схватил Ласиин за шиворот и вышвырнул из башенного окна.

— Он был способен на столь выдающийся шаг?

Обе женщины выглядели обескураженными. Одна повернулась ко второй.

— А какой у него шаг? Вроде широкий.

Вторая покачала головой.

— Ну, может, и выдающийся. Почему нет?

— А сколько там шагать до башенного окна?

— Может, нужно было шагнуть как следует, кто его знает.

— Ты права, подруга.

— Кхм, — перебил их Крупп. — Выдающийся шаг, милые. Это значит — поступок.

— Вот оно что.

— А, я поняла. Ты спрашиваешь, сумел бы он сделать это, если б хотел? Конечно. Не нужно становиться на пути Скворца, а если этого недостаточно — он умён.

— Тогда почему, гадает Крупп, он не сделал этого тогда?

— Потому, что он солдат, идиот. Восшествие Ласиин на трон было и так кровавым. Вся империя шаталась. Если люди начинают дружку резать да на окровавленный трон прыгать, остановиться сложно, и всё вокруг разваливается. На него мы все смотрели, так? Ждали, что он захватит трон, разберётся с Ласиин. А когда он просто отдал ей честь и сказал: «Так точно, императрица», — ну, всё просто утихомирилось.

— Он дал ей шанс.

— Разумеется. И что, девушки, думаете, он ошибся?

Женщины одновременно пожали плечами.

— Теперь это не важно, — сказала одна из них. — Мы тут, и тут это тут, а там это там.

— Пусть будет так и да будет так, — сказал Крупп, вздыхая и поднимаясь. — Удивительнейший диалог. Крупп благодарит вас и собирается уходить.

— Хорошо. Спасибо за пирожки.

— Круппу было приятно принести их. Доброй ночи, милые.

Он неторопливо направился назад к повозкам с провизией.

Когда он исчез во мраке, обе женщины некоторое время молчали, занятые слизыванием сиропа с пальцев.

Потом одна вздохнула. Другая повторила.

— Ну что?

— Довольно легко.

— Думаешь?

— Конечно. Он пришёл, предполагал обнаружить тут две головы с мозгами, а нашёл едва ли на одну.

— И всё одно болтали много.

— Это нормально для дурочек, крошка. Иначе он бы что-то заподозрил.

— Как думаешь, о чём они говорят с Рваной Снастью?

— Видать, о старухе.

— И мне так кажется.

— Что-то они задумали.

— Я так и знала.

— И Рваная Снасть во главе.

— Это точно.

— Меня устраивает.

— И меня. Знаешь, без веток с листьями пирожки какие-то не такие.

— Странно, и я о том же подумала только что…

Крупп приблизился к другому костру внутри форта на колёсах. Двое мужчин, ютившихся у него, подняли головы, глядя на новоприбывшего.

— Что у тебя с руками? — спросил Мурильо.

— Всё, к чему прикасается Крупп, липнет к нему, друг.

— Ну, — пророкотал Колл, — это мы уже много лет как знаем.

— И что с этим проклятым мулом? — спросил Мурильо.

— По правде говоря, зверь преследует меня, но не обращайте внимания. У Круппа только что состоялась интересная беседа с двумя солдатами. И он рад сообщить, что девушка Серебряная Лиса на самом деле в хороших руках.

— Липких, как твои?

— Теперь да, дорогой Мурильо, теперь да.

— Это, конечно, хорошо, — сказал Колл, — но чем нам поможет? В той повозке спит старая женщина, чьё разбитое сердце — самая малая её боль, хоть и она способна сломить даже сильнейшего мужчину, не говоря уж о хрупкой старухе.

— Крупп рад сообщить вам, что разрабатываются меры всеохватного милосердия. Кратковременные явления скоро уйдут.

— Тогда почему бы не сказать это ей? — прорычал Колл, кивая в сторону повозки Мхиби.

— Увы, но она не готова к такой правде. Это путешествие духа. Она должна сама встать на путь. Крупп и Серебряная Лиса могут лишь немногое, вопреки нашему видимому всемогуществу.

— Всемогуществу, значит? — Колл покачал головой. — Вчера я бы посмеялся над этим заявлением. Я слышал о твоей стычке с Каладаном Брудом. Мне интересно, как именно тебе удалось сделать это, проклятая жаба?

Крупп приподнял одну бровь.

— Дражайший собутыльник Колл! Полное отсутствие в тебе веры губит хрупкого Круппа с головы до пальцев ног, которые поджимаются от тоски!

— Худа ради, не показывай нам, — воскликнул Мурильо. — Ты носишь эти сапоги столько, сколько я тебя знаю, Крупп. Сама Полиэль побоится того, что обитает у тебя между пальцами.