Бог не Желает (ЛП) - Эриксон Стивен

Ара промолчала. Желание Балка оправдать свои решения, подумалось ей, говорят о том, что у него остались сомнения. Малазане явно схлестнулись с ганрелами. Это было не обязательно. Но и не удивительно. Никто не объявлял торгов, и тут имперские земли. Есть определенные правила общения с немирными народами. К тому же маги морпехов могли учуять, что происходит нечто необычное.

- Однако селения глубже в Вольных землях, - продолжил Балк, - именно там я впервые встретил беглеца-натийца, жалкого землероба, проведшего жизнь в нищете и тяжком труде. Пленника системы, державшей его в ярме и сулившей то же его детям. Он сбежал от всего этого. Боялся, что я затащу его назад к цивилизации. Но я не стал. Мне было интересно выслушать его историю, и он сказал, что в глуши есть ему подобные, они живут без денег и сословий, без мучительного труда и убогого быта. Я не был удивлен.

Вдалеке Штырь повернул коня, медленным галопом направившись к ним.

- Оно обрушилось на меня именно тогда, - говорил Балк. - Откровение.

Ара щурилась, следя за Штырем. Так и хотела увидеть его мертвым. Ненавидела за то, что он заставил ее делать. - Захочет узнать, какая фигня тут творится.

- Ничего тут не творится.

- Пока.

Они замолчали. Штырь подъехал ближе. - Лейтенант Балк.

- Сержант?

- Там был ведун, он пробуждал духов земли.

Балк пожал плечами: - Они так делают. Легче выслеживать добычу.

- Не за добычей он ходил, капитан. Тут не нужна магия. В лесу не сделать десяти шагов, не наткнувшись на карибу. Эти ганрелы далеко зашли на наши территории; но полагаю, вы часто имели с ними дело в Дурацком лесу.

- В сезон торговли, верно.

Штырь любезно кивнул, он как будто наслаждался верховой ездой. - Масса докладов, - продолжил он, - с северных границ. Они пришли в движение. Скапливаются большой силой. Там и тут стычки. Никакой торговли.

- Так что будет нашей задачей в Серебряном Озере, сержант? Ловля дикарей на имперских землях? - В голосе Балка почти открыто звучали негодование и презрение. - Будем выставлять головы на шестах? Или просто брать скальпы?

- Это не стиль малазан, лейтенант, - спокойно ответил Штырь; его заинтересовало что-то вдали, он щурился под солнечным светом, наконец прожегшим тонкую пелену облаков. - Мы здесь ради защиты поселенцев, поддержания имперских дорог и патрулирования границ.

- Вы заехали в лес, сержант. Трое конных и запасная лошадь. А выехали четверо конных и пеший. У вас раненый.

- Ведун, работая с духами земли, может выслеживать перемещения отрядов врага.

- Мы теперь на войне, сержант?

- Думаю, кто-то уже воюет, - отвечал Штырь. Пожал плечами и схватил поводья. - Неважно. Ведун мертв. Не этого мы хотели, но он не желал общаться.

Всадник ударил шпорами и отъехал.

Через долгое мгновение Ара зашипела: - Нистилеш мертв? Не верю.

Балк смотрел на марширующих морпехов. Всадники соединились с ними. - Меньше двадцати, - буркнул он, - но в этой горстке есть кто-то поистине опасный.

- Но Нистилеш, капитан? Ганрелы никогда не оправятся. - Она указала на морпехов. - Ублюдки только что вырвали нам проклятое сердце.

- Эта смерть их ослабила, да. Но и озлобила.

- Штырь не доверяет тебе, капитан.

Он сплюнул в сторону. - Взаимно.

Задумался и произнес: - Шугал, Спица и Крик могут заняться Штырем, хоть всю ночь работать ножами. Благословляю.

Глава шестая

Век нынешний уникален лишь тем, что ты живешь в нем. Когда умрешь, сразу перестанешь о нем тревожиться. Сам понимаешь. Вот почему ты не тревожишься о том, что за пределами твой жизни. Какое тебе дело?

Следовательно, и это весьма разумно, каждое поколение проклинает поколение предшествующее. А именно, твое. И жалкое отступление с боями, которое ты зовешь консерватизмом - эта горькая, полная ненависти война с переменами - обречено на неудачу, ведь ни одни век не длится вечно. Один следует за другим, и это неумолимый факт.

Так что отойди в сторону. Твои дни кончены. Не регрессируй до детских капризов, не твори насмешку над мудростью. Век умирает с тобой, как должно, и ты обнажил нам его лицо: лицо хнычущего дитяти, чья колыбель рассыпалась в прах.

Рент заблудился. Уже три дня шагал по камням, среди безумного лабиринта ущелий и ветвящихся во все стороны расселин, перебираясь через ямы, заваленные гнилыми деревьями и залитые мраком, между ломаными ребрами высоких скальных гребней. Озеро он потерял из вида два дня назад. Солнце стало жарче, иссушив ломкие лишайники под ногами, наполнив воздух тучами насекомых.

Наконец он добрался до обширного плато, по которому были разбросаны огромные валуны, и сел в тени горной сосны, чей ствол был странно вывернут от корня до вершины. Нашел в лишайнике горсть грибов-дождевиков и принялся есть. Они крошились, будто сыр, но почти не имели вкуса.

На него давил груз истины: он не способен позаботиться о себе. Для выживания нужно нечто большее, чем находить еду и воду или забиваться в пещеры перед приходом ночи. Такое случается или нет, как утомленному пловцу спасает жизнь отмель или песчаный островок. Но величайшая борьба за жизнь начинается между кратких убежищ, в мгновения между тут и там, с каждым вздохом, когда тебя словно тянут в стороны незримые течения.

Он не знал, что делать с пустыми промежутками. Голос в голове, который Рент считал своим, звучал как чужой - как испуганное дитя, меряющее пределы темницы немногих мыслей. Мысли шли круг за кругом, и все на подбор бесполезные и неутешительные.

Солнце садилось, удлинялись тени. Он чесался от укусов, на пояснице под пальцами уже показывалась кровь. Растаявшие под солнцем снеговые лужи почти исчезли; ему приходилось вытаскивать мох из трещин и засовывать нос между камней, чтобы лизнуть воду. Ему начало казаться, что валуны разложены неким узором, но едва намечалась линия, как оканчивалась бесформенной каменной кучей. Эта страна словно была разрушена - возможно, по чьей-то воле.

Дамиск не отыскал его, оставив в душе странное чувство. Когда старый охотник вошел в мир Рента, то чем-то его заполнил; а теперь он пропал. Был живым, а теперь, наверное, умер. И если бы внезапно появился его призрак, Рент зарыдал бы от облегчения. Что угодно, лишь бы кончилось одиночество.

Он съел грибы, но в желудке осталась пустота. На ночь еды нет, и он не видел убежища, в котором можно будет избежать ночного холода. Голос в голове твердил, что выбора осталось мало, и самый простой - сдаться и лечь в трещину, и когда придет смерть... что ж, сопротивляться он не станет.

Тени удлинялись, разлиновав неровную скалу под ногами, тени тянулись от каждого валуна, черные тени деревьев качались, будто те пытались вонзить сучья в твердые камни. Сети теней, узоры трещин и бездонных ям простерлись вокруг.

Тут безопаснее всего не двигаться. Рент спрыгнул с валуна и свился клубком у его подножия. Однако он не мог сделать себя таким маленьким, чтобы укрыться детским одеялом. Стопы и лодыжки вздулись от комариных укусов, и он бережно укрыл их, хотя грубая ткань усилила зуд, и сел, ожидая ночи.

Если Дамиск был прав, мать еще жива. Он был рад этому, и тому, что без него с вечными его жалобами на голод она познает хоть какой-то покой. И сбережет деньги, возможно, сможет залатать крышу. Он вообразил ее в голове: последний мужчина ушел, и она смогла сесть на кровать, и с чердака не доносятся скрипы беспокойного сна сына-великана. Он видел ее лицо: тревожные морщинки пропали вместе с ним, синяки выцвели, и отвалились корочки ссадин. Такая милая.

А по главной улице слоняются дружки: камни в руках, но не в кого их бросить. Пьяница Менжер вышел в переулок вылить собакам отбросы. Капор и Арко и Вихун сидят в таверне, у огня, ибо старикам всегда холодно. Говорят о том же, что и каждый вечер: рыбалка и сети и крючки, и лодки, которые пора заново красить.