Сюзанна Кларк - Дамы из Грейс-Адье и другие истории
Два часа дня, декабря 10, 1811 года.
В лесу между усадьбой Крах Всех Надежд и деревней Всех Надежд
Я достал перо, чернильницу и тетрадь
– Что вы делаете? – захныкала до смерти перепуганная Дидона.
– Пишу дневник, – отвечал я
– Сейчас? – удивилась она. Бедняжка Дидона! Все время, пока я писал эти строки, она не переставала жаловаться, что скоро совсем стемнеет, а снегопад все усиливается. Действительно, снежные хлопья изрядно мешают писать и размывают буквы.
Этим утром мой неусыпный надзор за деревней принес свои плоды. Когда я стоял в церковном портике скрытый от глаз пышными зарослями плюща, на дорожке, ведущей от усадьбы Апперстон-хаус, появилась Изабелла. Резкий порыв ветра прошелся по деревне, срывая последние листья с деревьев и принося с собой первые снежные хлопья. Внезапно показалось, будто на дорожку, ведущую к церкви от господского дома, обрушилась буря из листьев и снега, и Джон Каблук был тут как тут, низко кланялся и улыбался.
В этот миг моя решимость следовать намеченному плану подверглась суровому испытанию – мог ли я оставить ее, всех их на милость Джона Каблука? Все в нем – от вкрадчивого наклона головы до того самого загадочного жеста – вселяло в мое сердце ужас, но я был нужен в другом месте. Оставалось надеяться, что доверие, которое питали ко мне барышни Газеркоул, станет им надежной защитой.
Я, не медля, направился в усадьбу Крах Всех Надежд. Стоило мне появиться на пороге комнаты, где сидела Дидона, как бедняжка вскрикнула:
– Ах, сэр, вы пришли, чтобы вызволить меня из этого ужасного места?
– Что случилось? – изумился я. – Я думал, что ты всем довольна.
– Так оно и было, сэр, пока вы не лизнули палец и не коснулись им моего глаза. Тут же я увидела все по-другому! Теперь, когда я смотрю этим глазом… – Дидона закрыла левый глаз, оставив открытым правый, – то вижу себя в золотом платье в волшебном дворце. Я укачиваю самого красивого младенца, которого мне доводилось видеть. Но если я открою другой… – теперь Дидона открыла левый глаз, – прекрасный дворец превращается в отвратительно грязную каморку, а на руках у меня – ужасный гоблинский детеныш. Но, – добавила она поспешно (заметив, что я хочу что-то сказать), – мне все равно, что тут на самом деле творится! Мне очень плохо и я хочу домой!
– Рад слышать, – ответил я. Затем предупредив женщину, чтобы слушалась меня во всем и не перечила, что бы я ни сказал, я высунул голову из комнаты и позвал Дандо.
Он тотчас явился и отвесил мне низкий поклон.
– У меня послание от твоего господина – сказал я. – Я встретил его в лесу вместе с новой невестой. Однако, как многие англичанки эта расположена покапризничать. Кто-то вбил ей в голову, что усадьба Крах Всех Надежд – ужасная дыра. Поэтому мы с твоим хозяином решили, что эта женщина, – я показал на Дидону, – должна отправиться со мной и помочь невесте твоего хозяина преодолеть страхи. Знакомое лицо непременно ее успокоит. Я остановился и всмотрелся в темные и злобные черты эльфа. В ответ он ошеломленно уставился на меня.
– Ну и чего ты дожидаешься, болван? – воскликнул я. – Делай, как велено! Развяжи кормилицу, чтобы я немедля отвел ее к твоему господину! – Затем, подражая приступам гнева, столь характерным для Джона Каблука, я принялся запугивать Дандо всем, что пришло в голову. Я грозился избить его, заковать в кандалы и запереть в темницу. Клялся, что расскажу хозяину о его возмутительном непослушании, и обещал, что ему придется до конца жизни распутывать ветки в лесу и расчесывать травы в полях – будет знать, как оскорблять и ни во что меня не ставить!
Хоть Дандо далеко не дурак, куда ему было тягаться со мной. Моя ложь оказалась настолько убедительной, что он не только принес ключ, чтобы расковать Дидону, но и изрядно утомил меня оправданиями и мольбами о прощении.
Когда прочие слуги услыхали, что английский кузен их хозяина уводит английскую кормилицу, в их затуманенных нечеловеческих мозгах зашевелились подозрения. Все слуги выползли из своих укрытий и столпились вокруг нас. Впервые я смог разглядеть их вблизи. Я и сам-то с трудом выдержал это зрелище, а что уж говорить о Дидоне! Позднее женщина призналась мне, что правым глазом лицезрела дам и господ, облик которых был сама доброта, и ее мучило, что она их обманывает. Однако другим глазом Дидона видела гоблинов, служивших Джону Каблуку, в их истинном обличье.
На головах у них торчали выросты, ветвистые рога или щитки, как у насекомых, попадались головы смятые и сдавленные, словно заплесневелые апельсины. Клыкастые пасти и пасти воронкообразные ухмылялись, зевали и источали слюну. Кошачьи уши и уши летучих мышей, крысиные усы. Глаза старцев на юных лицах, громадные и наивные детские глаза на лицах, сморщенных от времени. Глаза подмигивали и щурились даже на тех частях тела, где я не чаял их увидеть. Гоблины скрывались везде: они пялились на нас изо всех щелей в обшивке стен, а изо всех дыр в лестничных перилах торчали гоблинские носы и хоботки. Слуги Джона Каблука тыкали в нас грубыми мозолистыми пальцами, тянули за волосы и щипали, оставляя на теле синяки. Мы с Дидоной выбежали из дома, забрались на спину Квакеру и поскакали в зимний лес.
С неба цвета бурных морских волн обильно валил снег. Копыта Квакера цокали в тишине, да звенела лошадиная упряжь.
Поначалу нам удалось отъехать довольно далеко, затем откуда-то опустилась тонкая туманная дымка, и тропа больше не вела в нужном направлении. Мы забрались так глубоко в чащу и скакали так долго – не иначе как этот лес превышал размерами Дербишир и Ноттингемпшир, вместе взятые! По моим подсчетам, нам давно уже пора было выехать на опушку. И какую бы тропу я ни выбирал, мы неизменно проезжали мимо белой калитки, за которой начиналась ровная сухая дорога – подозрительно сухая, если учесть, сколько снегу навалило вокруг, – и всякий раз Дидона спрашивала, почему мы не свернем туда. Однако я не поддался. Тропинка казалась самой обычной, но вдоль нее дул обжигающий ветер, словно дыхание печи, в котором вонь горелого мяса смешивалась с запахом серы.
Когда стало окончательно ясно, что скакать дальше – только изнурять себя и коня, я сказал Дидоне, что нужно спешиться и привязать Квакера к дереву. Так мы и поступили. Затем забрались на ветки и стали ждать Джона Каблука.
Семь вечера того же дня
Дидона рассказала мне, что слыхала от матери, будто бы красные ягоды, вроде рябиновых – лучшее средство против эльфийского колдовства.
– Вон они краснеют в зарослях неподалеку, – сказала она. Видимо, глаза ее по-прежнему затуманивали чары, ибо никаких ягод не было и в помине – только каштановые бока Пандемониума – гнедого жеребца Джона Каблука.
И вот уже два эльфа на лошадях стояли перед нами, а снег падал сквозь них.
– Это вы, кузен? – воскликнул Джон Каблук. – Как поживаете? Я бы пожал вам руку, да боюсь не дотянуться. – Он был полон веселья и злобы, словно пудинг, набитый сливами. – А у меня выдалось суматошное утро. Представляете, все девицы оказались помолвлены, хотя ни одна не призналась, с кем. Разве не удивительно?
– Еще бы, – согласился я.
– Да и кормилица сбежала. – Он бросил кислый взгляд на Дидону. – Никто и никогда не осмеливался так расстраивать мои планы, и теперь я полон решимости отыскать виновника моих бедствий. А знаете, кузен, что я с ним сделаю, когда найду?
– Даже не догадываюсь, – отвечал я.
– Убью, – промолвил Джон Каблук, – как бы его ни любил.
Плющ, что обвивал дерево, начал шевелиться и рябить, словно морские волны. Поначалу я подумал, будто кто-то пытается укрыться в зарослях, затем понял, что растение движется само. Словно змеи в поисках добычи, плети поднимались в воздух и закручивались вокруг моих икр и лодыжек.
– Ах! – воскликнула Дидона и попыталась оторвать плети.
Однако плющ не только двигался – он рос.
Вскоре мои ноги были намертво привязаны к стволу новыми побегами. Плети заплетали грудь, терзали правое предплечье. Они грозились проглотить мой дневник, но эту опасность я предвидел. Плети не успокоились, пока не добрались до шеи – мне оставалось гадать, задумал ли Джон Каблук задушить меня или просто привязать к дереву и заморозить до смерти!
Затем настал черед Дандо.
– А ты чем слушал, башка чугунная Я ведь говорил тебе, что он такой же изощренный лжец, как ты да я! – Джон Каблук заехал слуге в ухо. – Где были твои глаза? Ты только посмотри на него! Разве ты не заметил, что в груди его бьется свирепое сердце эльфа, которое не дрогнет, когда придет время убивать? Подь сюда, нежить окаянная! Сейчас я проделаю тебе пару лишних дырок в роже, чтобы знал, куда смотреть!
Я спокойно дожидался, пока мои кузен закончит ковырять тупым концом хлыста щеки слуги, а Дандо перестанет выть. – Не уверен, – промолвил я, – что когда придет время убивать, сердце мое не дрогнет, но проверить стоит. – Свободной рукой я перевернул страницы дневника, чтобы найти ту, где описывал свой приезд в деревню. Затем отклонился от ствола так далеко, как только мог (что оказалось довольно легко, ибо плющ надежно поддерживал меня), и сотворил над головой Джона Каблука тот удивительный жест, который он некогда проделал над головой старика.
