Евгений Лукин - Катали мы ваше солнце

– Кто таков? – недружелюбно осведомился принявший жертву верзила, до жути похожий на того, с кочергой, что вылез из-под земли во время битвы на речке Сволочи…

– Докука… – хрипло выговорил древорез, с превеликим трудом поднимаясь на ноги. То ли жив, то ли помер – ничего не понять…

Верзила, впрочем, стоило Докуке выпрямиться, оказался с ним одного роста, разве что покоренастее чуть, покряжистее.

– Тьфу, ты, пропасть!.. – сказал он с досадой. – Это теперь мне к розмыслу тебя вести?.. – Обернулся и вдруг рявкнул на кого-то: – Да будете вы сегодня грузить или нет?.. Руки вон уже, чай, вися, отболтались!..

Докука оглянулся в ужасе и увидел еще две навьи души. Одна – в нагольном полушубке – стояла, прислонясь к высоченной до потолка поленнице резных идольцев, увязанных мочальными волокнами в небольшие охапки, другая же – в подоткнутом сермяжном зипунишке – опиралась на ручную тележку об одном колесе. Похоже, что грозный окрик нимало их не смутил. Души с любопытством разглядывали свалившегося к ним на головы Докуку, да еще и скалились вдобавок.

– Да полно те… – миролюбиво заметила душа в полушубке. – Знамо дело, загрузим… Работа – не волхв…

Мнимый верзила только зыркнул на них, ухватил стоящую на полу лампу за медное кольцо и снова повернулся к древорезу.

– Пойдем… – И двинулся вразвалку по плотно утоптанному полу узкого подземелья. – Розмысл тебя давно уже поджидает.

Противиться Докука не дерзнул… Помыслить зябко – Навь! Неужто помер, а? Как же теперь дальше-то?.. Хотя, сказывают, обтерпишься – оно и в преисподней ничего… А что же этот, коренастый-то давеча говорил: живой, мол?.. Или почудилось?..

По дну подземного перехода тянулись две глубокие колеи, как от телеги. Висящие на крюках лампы вымывали из мрака стены, мохнатые от пыли брусья, какие-то груды мусора… Потом по правой колее навстречу им прокатила порожнюю тележку еще одна душа, и тоже мужского пола.

– Розмысла не видел? – приостановившись, спросил коренастый Докукин поводырь.

– Да вроде на месте он… – равнодушно бросил встречный и покатил себе дальше.

Уязвленный неясным, жутким подозрением, красавец древорез уставился ему вослед.

– А бабы-то что ж?.. – просипел он наконец.

Поводырь недоуменно сдвинул брови.

– Что «бабы»?

– Бабы-то здесь есть али как?..

– Где «здесь»? На отгрузке? Вестимо, нету… Не велено их сюда ставить – не сдюжат…

Докука перевел дух. Стало быть, все-таки где-то да есть…

– А по батюшке его как величают? – спросил он тогда осторожно и неспроста.

– Кого?

– Да Розмысла…

– Ты еще по матушке спроси! – усмехнулся суровый поводырь. – Розмысл – это вообще не имя…

– А что?

– Чин такой… Вроде как у вас там наверху боярин… А то и воевода… Смотря что за розмысл…

«Стало быть, боярин… – судорожно смекал про себя Докука, поспешая за коренастым поводырем. – Вона как оно… Навь – Навью, а без бояр, вишь, и тут никуда… Тогда сразу в ножки… Прямо с порога… Помилуй-де… Не погуби, мол…»

Говорить с боярами и прочими именитыми людьми древорез был еще наверху горазд. Тут главное – не перечить. А лучше и вовсе молчать. Он себе толкует, а ты знай мигай, будто смыслишь…

Однако не суждено было свершиться Докукину замыслу. Перед такой они остановились дверцей, что никому бы и в голову не пришло, будто за ней может пребывать кто-либо знатный да именитый. Была та дверца низехонька, неокрашена, а вместо скобы болталась на ней веревочка. Потому и не догадался древорез бухнуться в ножки прямо с порога…

Коренастый потянул за веревочку и вошел, пригнувшись. Докука – за ним. Тесноватый подвал освещали три греческие лампы: две прицеплены были к потолку, а третья стояла посреди обширного стола, за которым, уронив в ладони выпуклую плешь, сидел и разбирал грамоту… даже и не поймешь, кто. Но уж во всяком разе не боярин.

Еще на столе громоздилась некая диковина, искусно выточенная из дерева: дергались два пупчатых резных колеса, свисала с валика малая гирька на сыромятном ремешке, гуляло туда-сюда липовое колебало. Да много там было чего разного наворочено, сразу все и не разглядишь…

– Привел, Лют Незнамыч, – почтительно доложил коренастый.

Сидящий лишь ручкой на него махнул: погоди, мол. Раскумекал грамоту до конца, тяжко вздохнул и, потирая усталые очи, откинулся спиной на гладкий прислон скамьи. Страдальчески взглянул на вошедших.

– Ну, сказывай, Чурыня… Что там у тебя?

Пожамканное морщинистое личико, а уж бороденка-то… Хоть три волоска, да растопорщившись!.. Одежкой розмысл тоже не слишком отличался от прочих навьих душ, встреченных здесь Докукой. А вот поди ж ты – по отечеству хвалят… Лют Незнамыч…

– Привел, говорю, кого велено… – гулко кашлянув в кулак, повторил коренастый Чурыня.

Розмысл Лют Незнамыч мигом оживился, спрянул с лавки и ростиком оказался – с Шумка, не выше. Так, обсевок какой-то…

– Кудыка? – спросил он, пронзив древореза острым взором.

– Докука я… – виновато вжимая голову в плечи, осмелился поправить тот. А будь перед ним подлинный боярин – даже бы и поправлять не стал: Кудыка – так Кудыка…

Розмысл запнулся, задумался на миг.

– Или Докука?.. – тревожно переспросил он сам себя. – Вот память-то стала… Ну да неважно… – Он повернулся к столу и с уважением оглядел хитроумную диковину. «Трык-трык… – постукивал и поскрипывал резной снарядец. – Трык-трык…»

– А что, Докука?.. – одобрительно молвил розмысл. – Ловко излажено… И резьба хороша… Что скажешь?

Древорез поклонился на всякий случай и, подступивши с опаской к чудной снасти, придушенным голосом подтвердил, что да, чисто сработано… Сразу видно, искусник резал… Розмысл такому ответу почему-то подивился и взглянул на Докуку с любопытством.

– Ну ты не больно-то важничай!.. – ворчливо заметил он, ненароком бросив древореза в холодный пот. – Рука, не спорю, верная, а вот насчет головы – это мы еще посмотрим…

– Так я пойду, Лют Незнамыч? – напомнив о себе глуховатым кашлем, спросил Чурыня. – Там уже отгрузка вовсю идет…

Розмысл его не услышал, он снова был увлечен резной снастью. Досадливо прицыкнув, кивнул мизинцем на что-то понятное ему одному и вновь вскинул взгляд на древореза.

– Словом, так, Докука, – известил он, деловито потирая руки. – Нечего тебе наверху делать… Да нет, ты не дрожи, не дрожи! Наверх мы тебя отпускать будем… Ну, не сейчас, конечно, а со временем… А работать – здесь, у меня. Нам такие, как ты, позарез нужны. Чего заробел?

– Помилуй, батюшка!.. – Ножки подломились, и древорез пал перед розмыслом на колени. – Не губи неповинного!..

– Ну вот, неповинного!.. – Глядючи на него, Лют Незнамыч распотешился и даже лукаво подмигнул переминающемуся у дверцы Чурыне. – Часы изладил, а сам ни при чем… Ты их как, у греков подсмотрел или своедуром дошел, а, Докука?