Ирина Ивахненко - Заря над Скаргиаром

Моори досадливо встряхнул головой, отгоняя мысли о зависти. По его мнению, Аскер превосходил его буквально во всем, — да что там его, а многих и многих знаменитых вельмож и придворных. Моори всегда с пренебрежением относился к тому, как они пускались на самые разные ухищрения, чтобы придать себе важности, изящества или привлекательности. Ему, встававшему с солнцем и разъезжавшему по пыльным дорогам в дождь и зной, было чуждо усердие, с которым щеголихи и щеголи мазали лица кремами и мазями, чтобы придать шерсти мягкость или высветлить ее. А сколько сил и труда, достойных лучшего применения, тратилось на окраску бровей и ресниц! Придворные не могли появиться в свете, предварительно не потратив часа полтора на приведение себя в соответствие с требованиями капризной моды, которую сами же и придумали.

И тут, всего в двух шагах от него, едет аврин, которому достаточно плеснуть себе утром в лицо воды, вытереть его хорошенько — и он уже готов появиться в самом изысканном обществе.

«Повезло — так повезло, — подумал Моори. — Учись, Эрл, и если будешь умницей, то и у тебя когда-нибудь будет такое лицо. Мой дядя вечно говорит мне: «У тебя, Эрл, все на лице написано». К сожалению, он прав, и мне придется изрядно попотеть, пока у меня будет такое же непроницаемое лицо, как у господина Аскера».

Аскер и в самом деле несколько последних минут ехал с каменным лицом: отчасти со скуки, отчасти для тренировки он очень осторожно подобрался к самому краю сознания Моори, а так как все мысли Моори плавали на поверхности, то Аскер их с легкостью читал, но ему приходилось делать над собой усилие, чтобы не засмеяться.

«Не лицо, а маска! — продолжал думать Моори. — Никто не знает, что за ней скрывается: он улыбнется тебе — а на самом деле готов разорвать тебя в клочья, или, наоборот, сейчас расплачется».

— Неужели я кажусь вам таким плаксой? — вырвалось у Аскера.

— Да нет, я просто так подумал, — растерялся Моори.

И тут его кто-то словно по голове ударил.

— Но я же не произносил этого вслух! — вскричал он.

Аскер понял, что его тайна раскрыта. Но он в то же время понимал, что, раз он решил сделать Моори своим спутником, ему не удастся вечно скрывать от него свои способности.

— Что ж, чем раньше, тем лучше, — сказал он. — Но вы должны будете поклясться, господин Моори, что никому не расскажете о том, что вы сейчас услышите.

— Клянусь, господин Аскер, что ваша тайна, какова бы она ни была, не покинет моих уст, кроме как с вашего на то разрешения, — сказал Моори, страстно желавший узнать, благодаря чему Аскер может то, что он может.

— Тогда слушайте. Поскольку вы не можете прочесть мои мысли так, как я — ваши, то я вам их открою.

Моори сдавленно ахнул. Чтение мыслей, и то лишь частичное, было доступно только некоторым верховным жрецам, особо отличившимся в делах укрепления веры.

— Слыхали ли вы когда-нибудь о культе Сиа? — спросил Аскер.

— Кто ж не слышал? — прошептал Моори, сложив левую руку в кулак таким образом, что большой палец оказался зажатым внутри кулака остальными пальцами.

— Что еще за предрассудки? — удивился Аскер, увидев знак от нечистой силы.

— Как?! Это же тот самый культ! Об этом же неприлично говорить, или, скорее, опасно!

— Опасно? Забавно… Выходит, он был настолько опасен для прочих культов, что на него наложили табу? — Аскер посмотрел на Моори, чтобы убедиться в правильности своих выводов. — Они не выдерживали конкуренции… И как давно он запрещен?

— Понятия не имею, — пожал плечами Моори.

— Ну ладно. Так вот, Сиа… да не дергайтесь так, господин Моори: здесь же кругом лес, и нас никто не слышит. Кроме того, вам придется привыкнуть к тому, что я постоянно произношуего название. Я владею Сиа в известной степени, и лечение ран — только малая толика того, что я могу на самом деле. Вот, например, вас удручает то, что любая ваша мысль тотчас отображается на вашем лице. Я могу провести небольшую коррекцию, и у вас, господин Моори, будет такое же каменное лицо, как у меня.

— О, в самом деле? Я бы отдал за это…

— Вы также излишне щедры, господин Моори, как я вижу. Может быть, я хочу сделать вам этот подарок бесплатно. Дело в том, что я, как вы уже успели заметить, довольно… молод, и мне пока представилось очень мало случаев применить свои знания. Я совершенно не уверен в результате, но если получится, то вы сможете гордиться, потому что вы будете первый, кого я усовершенствую.

— Но я думаю, — сказал Моори, — что себя вы, несомненно, уже усовершенствовали, насколько это было возможно.

— Вы ошибаетесь, господин Моори. Всю свою жизнь я провел на краю света, в Баяр-Хенгоре: сначала в окрестностях Валиравины и в самом монастыре, а потом в горах, так что на самом деле я пока еще не представляю себе, к какому идеалу мне следует стремиться. Поэтому ваша дружба для меня особенно дорога: вы гораздо лучше знаете Скаргиар и авринов, в нем живущих. Если бы вы только согласились быть моим проводником в обществе, я был бы вам очень признателен.

— С превеликим удовольствием! После того, что вы сделали для меня, господин Аскер, я ни в чем не могу вам отказать.

«Неплохо для начала, — улыбнулся себе под нос Аскер. — Верный друг, да еще такой, который тебе ни в чем не может отказать — бесценное сокровище».

Они ехали по лесу, болтая о всякой всячине, и скоро чувствовали себя так, словно век были знакомы. Это была работа Аскера, который из кожи вон лез, чтобы создать непринужденную атмосферу беседы и развеять невольную настороженность Моори по отношению к себе. Тот ничего этого не замечал, сам себе удивляясь, как ему легко и просто беседуется с едва знакомым аврином.

— Господин Аскер, — сказал он, — у нас в Байоре существует обычай: если аврины — друзья и хотят упрочить свою дружбу, то они клянутся друг другу в верности и преданности и пьют вино из одной чаши. После этого они считаются связанными родственными узами и называют друг друга на «ты».

— Замечательный обычай! — сказал Аскер. — Я так понял, что нам пора сделать привал и поесть. Вы уж простите меня, господин Моори: нам, адептам Сиа, нельзя много есть, да и не хочется.

Моори покосился на Аскера, не понимая, шутит тот или говорит серьезно. Они спешились, пустили своих берке пастись, а сами сели на траву и совершили обряд побратимства по байорскому обычаю. Аскер едва отхлебнул из фляги Моори — только для того, чтобы совершить обряд.

— Не смотри на меня так, Эрл, — сказал он. — Если предметом гордости некоторых является выпиваемое ими количество спиртного, то они не умнее пустой винной бочки. Хозяйка постоялого двора в одной из деревень северного Шергиза выставила на стол водку, которую я по незнанию принял за воду. Теперь-то я понимаю разницу, но для меня водка — просто горькая вода, и не более того.