Сергей Волков - Пастыри. Четвертый поход

— И не надейтесь! — рявкнул Илья. Хтоническая тварь взбесила его, и сразу стало легко и понятно, что делать.

— Ну что же, тогда идемте в коридор… — скрежетнул Торлецкий и двинулся к выходу из оружейной. Митя догнал графа и что-то горячо зашептал ему. До Ильи долетело: «…нельзя… он же не в себе… как же так?… давайте простим…»

В ответ граф сказал лишь несколько слов, но Митя сразу посветлел лицом и заметно успокоился.

В темном коридоре царила тишина. Торлецкий щелкнул выключателем, и Илья прищурился — яркие галогеновые лампы били прямо в глаза.

— Прошу! — граф протянул Илье оба меча, держа их за острия. — Выбирайте, хотя это излишне, они практически идентичны…

«А что, если бы вот сейчас схватить бы оба да и изрубить бы этого козла в капусту!» — с мягкой интонацией профессионального провокатора промурчал кот Баюн. Илья обмер и, с трудом погасив в себе желание и впрямь ухватить оба меча, нахмурился. Решительно сунув левую руку за спину, он не глядя взялся правой за холодную рукоять скьявоны.

Меч оказался неожиданно тяжелым. Отойдя на несколько шагов от графа, Илья пару раз взмахнул рукой — клинок со свистом рассек воздух — и понял, что долго махать этой железкой не получится…

— Как вы заметили, сударь… — в холодном голосе графа слышался треск ледяных глыб, — мы не совсем соблюдаем дуэльный кодекс, обходясь без секундантов. Вы намерены высказать претензии на этот счет?

— Отнюдь… — Илья обругал себя за идиотское словечко, опустил меч и посмотрел на графа. — Давайте уже начнем!..

— Все же не будем уподобляться нецивилизованным варварам, Илья Александрович! — Торлецкий наклонился к Мите, коротко переговорил с ним вполголоса и закончил мысль: — Мы с Дмитрием Карловичем согласны простить вас даже без ваших извинений, если вы потрудитесь объяснить причины вашей горячности. Ведь вы скрыли кое-какие обстоятельства, не так ли?

«Это он про Баюна! — понял Илья и уже хотел крикнуть: — Да! Граф, Митя! Сам не понимаю, что на меня нашло…»

Но вместо этого он поднял скьявону в дурацком салюте и выдал чудовищную фразу из какого-то мушкетерского фильма:

— Увы, над всеми нами довлеет рок! Защищайтесь, сударь, я имею честь атаковать вас!

Митя усмехнулся и, повинуясь жесту графа, отступил вглубь коридора, встав в дверях оружейной.

О фехтовании, в отличие от стрельбы и рукопашного боя, Илья имел самые смутные познания, почерпнутые из книг Дюма, а также из отечественных и голливудских фильмов.

Напряженно покопавшись в памяти, Илья неуверенно вытянул вперед руку с мечом и встал в фехтовальную, как ему казалось, стойку — ноги чуть согнуты, правая впереди, свободная рука за спиной переломлена в локте и задрана вверх.

— Ну-ну… — покивал наблюдающий за этими воинственными приготовлениями граф.

Едва только Илья зафиксировал свою мушкетерскую стойку, как тут же понял — атаковать из нее не получится. И вообще, одно дело, когда в твоих руках легкая и гибкая шпага, и совсем другое — тяжелый меч с неудобной решетчатой корзинкой вокруг рукояти. Как им атаковать? Как вообще фехтуют мечами?

Память подсобила — откуда-то выплыло словосочетание «рубка на мечах». Стало быть, мечами рубятся. Это было уже понятно и довольно просто.

Илья занес скьявону над головой и в позе древнерусского богатыря, срубающего голову Змею Горынычу, мелкими шажками двинулся навстречу графу.

Тот по-прежнему стоял, говоря боксерским языком, в «открытой стойке», уткнув острие своего меча в каменный пол. «Вот гад, хоть бы выпад какой сделал, чтобы показать, как надо!» — с ненавистью подумал Илья.

Когда до Торлецкого осталось шагов пять, пришлось остановиться. Рубить беззащитного человека — это было как-то чересчур…

— Ну что же вы? — иронично выгнул бровь граф. — Смелее! Вы вызвали меня — так давайте дерзайте!

Тут уж Илья разозлился по полной, на весь белый свет. Лицо его налилось кровью, изо рта донесся нечленораздельный рык, и, беспорядочно размахивая мечом, Илья набросился на графа.

Голубоватый клинок скьявоны со свистом рассекал воздух, и всякий раз, когда казалось — все, вот сейчас он врубится в бессмертную плоть Торлецкого, тот умудрялся каким-то неуловимым плавным движением улизнуть от заслуженной, по мнению Ильи и кота Баюна, кары. При этом граф все так же иронично улыбался, а его меч по-прежнему смотрел своим острием в пол.

Через минуту стало ясно — вертикальными рубящими махами успеха Илья не добьется. Тогда он поднял скьявону к плечу, навроде самурайской катаны, и начал наносить косые секущие удары с потягом, одновременно надвигаясь на Торлецкого.

Графу пришлось отступать, а чтобы избежать особо резкого выпада Ильи, он даже поднял свой меч, чуть отклонив метящий ему в шею клинок.

Однако и теперь назвать этот фарс настоящим поединком было нельзя. Хитроумный и весьма искусный в фехтовании граф даже не защищался, попросту давая своему противнику возможность разрядиться. Между тем злость у Ильи начала проходить, а ее место заняла какая-то тяжелая горечь. Схожее чувство он испытал на войне, когда его взвод ночью напоролся на засаду «духов». «Ночников» у десантников, отправленных в усиление, не было, а у засевших среди скал моджахедов оказались прекрасные шведские «тьюрнусы», позволявшие без проблем найти в любой черной комнате какую угодно черную кошку.

Когда погиб пятый десантник, лейт Витя скомандовал общее отступление и вызвал на моджахедские скалы штурмовики. Илья отползал по острым камням, волоча на себе раненого Сашку Савенко, и задушенно матерился от бессилия.

Нечто подобное он чувствовал и теперь. Вся затея с дуэлью обернулась совершеннейшей глупостью, мальчишеством, тупым хулиганским поступком в стиле: «Я — герой, в милиционера плюнул!»

Вдобавок, умолк кот Баюн. Илья неожиданно понял, что уже начинает привыкать к болтовне этого странного создания. Баюн словно бы выступал в роли его второго «я», воплотив в себе все не самые лучшие качества характера Ильи Привалова. Не лучшие — а все же свои, родные…

Видимо, граф почувствовал изменения в настроении своего визави. Вскинув меч, он в несколько звонких и жестких ударов остановил наступление Ильи и принялся наступать сам, плотно сжав губы и прищурив свои зеленые глаза.

Скьявона Торлецкого казалось живой. Она молнией носилась вокруг позорно пятящегося Ильи, нанося удары со всех сторон — сверху, сбоку, снизу.

Отмахивался он с величайшим трудом. Граф бил сильно, и Илье пришлось вцепиться в свой клинок двумя руками, чтобы не остаться без оружия.

Возможно, упусти он в этот момент меч — все и закончилось бы в итоге миром. Но тут вернулся кот Баюн.