Светлана Фортунская - Анна, королева. Книга 1: Дочь князя

— А князь Горис живет в доме царя?

— Да, Аник, ведь он же у нас все равно, что царь, он — верховный князь, и выше него стоит только король Марк. Уже почти триста лет, со времен Давида-предателя у нас нет царя, может быть, когда-нибудь и будет…

Аник знала уже, что в давние времена горцы воевали с Межгорьем, и не были бы покорены народом Видгорта, если бы не предательство тогдашнего царя Давида. Царь, захваченный в бою, устрашился пыток или соблазнился золотом — кто знает? — и принес клятву верности королю Межгорья. В горской стране началась братоубийственная война. Верные царю князья покорились королю вслед за своим государем, а не желавшие покориться затворились в своих крепостях, и долгие годы горцы-айки убивали друг друга, пока страна не обескровела настолько, что некому было не только сражаться, но и пахать землю и сеять хлеб. Крепость Гордую, оплот независимости, снесли до основания и камня не оставили, а семьи последних оставшихся в живых повстанцев увезли в Дан. Но в стране айков мало что изменилось после завоевания ее королем Межгорья. Верховный князь, сменивший царя, подтверждал клятву верности королевскому знамени, получая власть над страной, ежегодно в Дан отправлялись обозы с данью, которая по-межгорски называлась королевским налогом, но ни язык, ни вера, ни образ горцев жизни не изменились. По-прежнему крепости стерегли перевалы на рубеже с лежащими за Граничными горами землями каптаров, по-прежнему в монастыре Святой Троицы действовала семинария для подготовки священников, по-прежнему звучал горский язык, и дети учили буквы древней азбуки айков. Даже в случае войны короли Межгорья не требовали от горцев выставлять войско на подмогу — ведь перевалы и горные тропы, которые охраняли крепости горцев, были единственным путем для нашествия в Межгорье каптаров, а такое нашествие было страшнее любой войны с людьми. Но каптары уже многие годы не появлялись на равнинах Межгорья, и молодые люди, горя жаждой ратных подвигов, приходили к королям Дана по собственной воле, а не по принуждению, и сражались за королевское знамя в далеком Бахристане и в еще более далеком Загорье, что лежит за Закатными горами. Ныне же Загорье было покорено, а Бахристан, хоть и не встал еще под руку короля Марка, прислал послов для заключения мира на все времена, и, пожалуй, подрастающим в горской стране юношам негде будет показать свое умение сражаться, разве что король бросит взор еще дальше на запад, в страну магов Халкедон…

Однажды ночью в крепость принесли тело подстреленного охотником каптара.

Женщины пекли хлеб. Этим делом в крепости занимались не часто — раз в две или три недели, и требовало оно всех женских, имеющихся в крепости, рук, даже ковры в этот день не ткали.

В большом чане смешивали воду и муку, добавляли туда соль и закваску, потом долго, сменяя друг друга, месили тесто. Когда тесто переставало прилипать к рукам, его вытаскивали на длинный стол и снова месили, разделив на небольшие куски. Потом тесто раскатывали тонко-тонко и укладывали на железные противни. Эти противни ставили на железную решетку в стоявшую во дворе крепости печь. Под решеткой разводили огонь, который должен был быть равномерным и не дымить, поэтому дрова отбирались определенного размера и только сухие.

Аник следила за огнем, подкладывая тонкие поленья и выгребая золу. Когда хлеб был готов, Аник звала кого-нибудь из женщин, они вместе доставали тяжелые железные противни и отставляли в сторонку — остывать.

Еще не рассвело, только над горами появилась светлая полоска, предвещавшая скорое появление солнца. Ночь казалась еще темнее от гудевшего в печи пламени, и Аник немножко боялась — не по-настоящему, а так, как боятся дети страшных сказок, рассказанных им на ночь: и сердце замирает от ужаса, и каждая тень кажется страшным троллем или горным великаном, но в глубине души отрадно и сладко сознавать, что здесь, за стенами дома, тебя никто не тронет, и не проберется сюда ни кровожадный гоблин, ни злой кобольд…

Гревшаяся у огня собака вдруг вскочила и тихо заворчала, глядя в темноту и напружинившись, как перед прыжком.

Старый Кена спустился со своей башенки, поздоровался с Аник и сказал:

— Кто-то поднимается по дороге в крепость, дочь князя. Я не хочу шуметь, но ты побеги в караулку…

Чтобы воины не путались под ногами, женщины, начав печь хлеб, отправили их спать — не по домам, потому что это не понравилось бы князю Варгизу, но в небольшое помещение рядом с кухней, где дружинники обычно грелись в случае непогоды. Аник сбегала туда и растолкала Джоджо:

— Джоджо, вставай, кто-то идет в крепость!

Джоджо, прихватив копье, выскочил во двор. Кена уже отпирал боковую калитку, которой пользовались, когда ходили за водой, или когда в крепость приходил пеший путник.

— Свои, свои, — успокоил Кена встревоженного Джоджо, — Гив на охоте подстрелил чужака и принес в крепость посмотреть, кто это.

Гив был юноша из соседнего с крепостью селения. Он совсем недавно стал взрослым и получил право именоваться мужчиной.

Сгибаясь под тяжестью ноши, Гив вошел в калитку и осторожно опустил тело на плиты, которыми выложен был двор крепости.

— Я подстерегал волка — того, который повадился в овчарню; услышал шорох и спустил тетиву… — говорил он, переводя с трудом дух, и Аник показалось, что ему хочется плакать, — я же не знал, что это — человек…

Джоджо побежал в караулку за факелом.

— Успокойся, Гив, ты поступил, как следовало, — сказал старый Кена. — Если бы это был свой, он не таился бы, не шастал бы по задворкам в темноте, не лез бы в овчарню. Значит, это вор, — (а среди горцев воров не бывает, и воровство карается смертью), — или это чужак, который явился к нам вынюхивать и высматривать…

Джоджо вернулся с факелом и подсунул его к лицу трупа.

— Вэй! — воскликнул Кена, отшатнувшись, — буди князя, Джоджо, быстрее, а я пошел звонить в колокол.

Джоджо велел женщинам убираться со двора и побежал в опочивальню князя. Тревожные звуки сигнального колокола огласили окрестные горы. Из караульной выбежали дружинники, дежурившие этой ночью; из глубины крепости, из домов, лепившихся к задней стене княжеских покоев, выскакивали полуодетые воины с копьями и луками в руках.

— Вах, хлеб сгорит! — закричала одна из женщин, Нина, жена Джоджо, бросаясь к печи и в одиночку вытаскивая тяжелую решетку, уставленную противнями. — Война — не война, а кушать вам всем надо! — огрызнулась она на пытавшегося прогнать ее воина.

— Что случилось? — спросила перепуганная Аник у одной из девушек, забившейся в уголок кухни, — кто это?