Виктория Дьякова - Доктор Смерть

— Вот что нам делать? — произнес Раух с неожиданной теплотой в голосе и наклонился к Маренн. — Что нам делать, Айстофель? Остаться вместе с ней? Это все, что мы можем. Я всего лишь адъютант, мне положено стоять в стороне и молчать, — он прикоснулся рукой к спутанным волосам Маренн. — Но если ты останешься, я тоже останусь. Я не могу поступить иначе. И Айстофель.

— Вы что с ума сошли? — Маренн с удивлением вскинула голову.

— Тогда надо идти. Вставай, — он протянул ей руку.

Айстофель вскочил, радостно помахивая хвостом. Сжав пальцы Маренн с нежностью, которая ощущалась даже сквозь промерзшую кожу перчатки, она оперлась на руку, ощущая его взволнованное дыхание. Несколько мгновений они стояли в растерянности, словно забыв об окружающих. Далекая канонада напомнила о реальности.

— Идем, — вздохнув, Раух взял ее под руку. — Надо торопиться. Айстофель, вперед!

Собака весело побежала по уже протоптанному следу. Едва передвигая одеревеневшие от холода ноги, Маренн медленно шла вслед за ним. Раух поддерживал ее. С другой стороны по его приказу следовал эсэсовский унтершарфюрер, также готовый прийти на помощь при необходимости.

Едва они вышли из леса, мощный удар артиллерии накрыл пепелище и стоящие на выезде немецкие машины. Снаряды сыпались градом, вздымая снежные вихри. Оставшиеся у машин солдаты и офицеры бросились врассыпную, падая и прижимаясь к земле.

— Ложись! — Раух резко дернул Маренн за руку, увлекая за собой в снег. — Артподготовка. Мы опоздали.

Он приподнял голову, вглядываясь вперед.

— Машина оберштурмбаннфюрера разбита…

— Он жив?

— Не знаю, я не вижу отсюда…

Маренн поднялась. Опережая ее, Айстофель черной стрелой пронесся к загоревшейся машине.

— Не смей вставать! — крикнул Раух, снова увлекая Маренн на снег. — Оставайся здесь. Я посмотрю, что там.

Он пополз к машинам.

— Я с тобой! — невзирая на боль в окоченевших руках, Маренн последовала за ним.

Обстрел не прекращался. Машина оберштурмбаннфюрера была разбита прямым попаданием и перевернулась, из нее шел дым, вырывались языки пламени. Сам оберштурмбаннфюрер лежал на снегу рядом с машиной, обмундирование на груди было разорвано, грудь, лицо залито кровью. Скользя лапами по окровавленному насту, Айстофель отчаянно пытался оттащить хозяина от машины. Фриц и Маренн бросились ему на помощь. Но новый шквал огня заставил их снова вжаться в снег. Несколько снарядов разорвалось совсем близко, и вдруг все стихло.

— Сейчас начнется! — крикнул Раух, подбегая к оберштурмбаннфюреру. — Посмотри, как он? Убит?

— Сейчас, — Маренн наклонилась, щупая пульс. — Жив. Но ранение тяжелое.

Она приподняла голову Скорцени, раздвинула лохмотья шинели на груди, осматривая рапу.

— Нужна операция. Срочно, — она с отчаянием посмотрела на Рауха.

— Сейчас это невозможно, — тот растерянно пожал плечами. — Дотянет до госпиталя?

— Не знаю…

— Черт возьми! Шарфюрер, соберите всех, — приказал Раух подчиненному. — Мертвых надо похоронить. И уходим. Какие потери? Оберштурмбаннфюрера — в машину! Его можно трогать? — спросил он Маренн.

— Даже если нельзя — придется. Очень осторожно. Воды бы…

— Откуда ее взять? Воды нет, — развел руками Раух. — Только снег и …шнапс.

— Так снег с пеплом. Надо чистой воды.

Раух снова только пожал плечами. Выехав за околицу, машины остановились у церкви. Похоронить убитых в насквозь промерзшей земле было невозможно. Мертвецов сложили на церковном дворе. Мороз уже сковал их руки и ноги, принявшие в агонии самые невероятные положения. Чтобы придать мертвецам выражение умиротворенности и покоя, солдаты выламывали им суставы. Глаза мертвецов остекленели, и были устремлены в серое небо. Прогремел взрыв — в образовавшуюся яму по приказу Рауха сложили всех убитых и наспех забросали промерзшими комьями земли. Гауптштурмфюрер подошел к Маренн — она находилась в машине, рядом с раненым оберштурмбаннфюрером.

— Как он?

— Плохо. Надо бы сделать перевязку. Но все медикаменты остались в сгоревшей машине. Побудь с ним, — попросила она. — Я сейчас.

Она спрыгнула с машины и пошла по направлению к церкви. Раух с удивлением наблюдал за ней. Она распахнула дверь и вошла в зал. Заходящее солнце, пробившись сквозь тучи, заливало развалины розоватым светом. Совсем как накануне, когда она впервые переступила этот порог. Она быстро окинула взглядом помещение. Никого не было.

Она прошла несколько шагов по скользкому от инея каменному полу. Так и есть — никого. Скорее всего, услышав шум приближающихся машин, русский священник ушел, взяв с собой мальчика. Но он говорил, что у него здесь есть вода.

— Эй, кто-нибудь! Святой отец! — позвала она. — Откликнитесь! — ее голос эхом разнесся под сводами разрушенного храма.

Тучи снова закрыли солнце. Стало почти темно.

— Пожалуйста, прошу вас! Не бойтесь! Я здесь одна!

Да, похоже, они ушли. Но нет. Послышался скрип — дверца, спрятанная в дальней стене храма, приоткрылась. Оглядываясь с опаской по сторонам, старик вышел из убежища.

— Я одна, одна, не бойтесь! — повторила Маренн и поспешила к нему, она едва не упала, поскользнувшись на плитах. — Простите, — произнесла она, задыхаясь. — Вы говорили, у вас есть вода. Не могли бы вы дать мне немного чистой воды! Чтобы сделать перевязку… прошу вас, — в голосе Маренн сквозило отчаяние. — Это… для человека… который… — она растерялась, не зная как объяснить.

Все, что приходило ей в голову, казалось, то слишком простым, то слишком сложным.

— Который близок вам, — закончил за нее старик и покачал головой.

Маренн показалось, что он вот-вот уйдет.

— Пожалуйста, подождите! — она схватила старика за руку. — Пожалуйста…

Старик наклонился вперед и внимательно посмотрел в ее лицо выцветшими, белесыми глазами. Потом молча высвободил руку, повернулся и, ссутулившись, вернулся в убежище. Маренн поняла, что он воды не даст и, опустив голову, направилась к выходу.

— Подождите, — окликнули ее сзади.

Дверца снова приоткрылась. Старик появился на пороге, в руках он держал кувшин с водой и чистое льняное полотенце.

— Вот возьмите. Не для него, для вас, — сказал он, протягивая ей воду. — Я буду молиться, чтобы Господь не оставил вас на вашем пути. У вас доброе сердце.

— Благодарю, — не сдержавшись, Маренн опустилась на одно колено и прислонилась щекой к сморщенной старческой руке, на глазах ее выступили слезы. — Благодарю.

Он провел рукой по ее смерзшимся волосам. И больше не сказал ни слова.

Спустя полтора часа оберштурмбаннфюрера благополучно доставили в полевой госпиталь дивизии «Дас Райх». При помощи дивизионного хирурга Маренн внимательно обследовала рану — насколько она глубокая и не осталось ли осколков. Скорцени уже пришел в себя и сидел на операционном столе. Он даже не поморщился, хотя каждое прикосновение врачей причиняло ему боль. Он вообще сохранял удивительное хладнокровие и не собирался долго задерживаться в госпитале. С Маренн он старался не встречаться с взглядом, но она чувствовала, что ему хочется что-то ей сказать, и только присутствие посторонних сдерживает его. Впрочем, она догадывалась, что упреков не избежать. Но это было сейчас далеко не главным.