Тимур Туров - Рыцарь золотой розы

После ДК Автозавода Аристарх Сергеевич сбросил скорость, завертел головой, вглядываясь в указатели.

– Такое ощущение, что мы в другом городе, – сказала Лена, – все здесь не такое, как наверху.

– Когда Автозавод строили, то хотели сделать его отдельным поселком, – со смешком ответил Аристарх Сергеевич. – А в начале девяностых Автозаводский район даже собирался выйти из состава Нижнего. Так что фактически это другой город и есть, со своими нравами и традициями, с особой энергетикой…

Синяя «шестерка» одолела Южное шоссе, слева открылся громадный корпус тринадцатой больницы. Чуть позже в свете фар возник синий указатель с белыми буквами: ГНИЛИЦЫ.

– Почти приехали, – заметил Аристарх Сергеевич и остановил машину. – Осталось лишь отыскать Третьяковскую улицу и дом сто четырнадцать. И боюсь, без колдовства мы пропетляем в этой тьме египетской до утра.

Освещенная трасса заканчивалась около указателя. Дальше начинался мрак, в котором с трудом можно было разглядеть очертания заборов и стоящих за ними одноэтажных домов. Торчали над треугольными крышами трубы, и светил вдали одинокий фонарь.

– Я займусь, – сказала Лена.

Она потерла ладони, выставила перед собой, точно ощупывая нечто невидимое. Олегу показалось, что от них летят желтые искры, и он поспешно отвел глаза. Не хватало опять увидеть что-то, чего видеть не стоит, и надорваться при этом.

– Прямо, затем налево… – процедила Лена, и «шестерка» двинулась во тьму.

Какое-то время они петляли по Гнилицам. Машину подбрасывало и качало, будто корабль на волнах. В свет фар попадали колдобины, покосившиеся деревянные столбы, глухие заборы, из-за которых злобно брехали собаки, обочины, заваленные пивными бутылками и сигаретными пачками.

Лена держала руки перед собой и дышала все тяжелее и тяжелее.

– Вот этот, – сказала она, когда у левой обочины возник силуэт большого дома с несколькими пристройками.

– Отлично. – Аристарх Сергеевич остановил машину и заглушил мотор. – Выходим. Несмотря на поздний час, жизнь тут должна кипеть. И я уверен, что наше появление не осталось незамеченным.

Олег с сомнением покосился на дом, выглядевший пустым и темным, как краеведческий музей вечером тридцать первого декабря. Вместе с остальными выбрался из машины, ощутил запах сырой земли и гнилого дерева. А мгновением позже заметил движение около самого забора.

Несколько сутулых раскоряченных фигур появились из мрака, и злобно-гнусавый, пропитой голос, каким только спрашивать прикурить в темной подворотне, поинтересовался:

– Че надо?

– Мы к Глазастому, – сказал Аристарх Сергеевич. – От Магнита.

– А, ну-ну… – Голос не то чтобы подобрел, но из него ушла наигранная, пугающая хрипота. – Свои, значит. Сейчас мы дорожку-то вам подсветим. Идите к дому, там вас встретят.

Вспыхнул фонарь, луч света уперся в приоткрытую калитку, выкрашенную в синий цвет. За ней обнаружилась асфальтовая дорожка шириной в полметра, ведущая к высокому крыльцу.

– Спасибо, дружок, – бросила Лена, – ты такой любезный.

Во мраке гнусаво хихикнули.

Аристарх Сергеевич толкнул калитку, и они пошли к дому. Заскрипели под ногами ступеньки крыльца, в унисон им закряхтели петли рассохшейся двери. Олег заморгал, прикрылся рукой от ударившего в глаза яркого света.

– Ха, что за гости к нам пожаловали? – пропел дребезжащий тенорок. – Любители сладкого, искатели запретного?

– Не угадал, – сказал Аристарх Сергеевич. – Мы к Глазастому.

Олег привык к освещению и увидел, что стоят они в небольшой прихожей. Справа обнаружилась почти пустая вешалка, а под ней – настоящая выставка стоптанной обуви: кроссовки, туфли, сандалии, слева – высокий шкаф, а рядом с ним зеркало, настолько мутное, что вместо отражений в нем двигались неясные силуэты.

Тенорок принадлежал старику, чье лицо прятали сросшиеся бакенбарды, усы и борода. Глаза его выглядели темными, словно в них вовсе не имелось белков. Стоял бородач поеживаясь, то и дело переступал с ноги на ногу, и при этом раздавалось негромкое постукивание.

Олег глянул вниз и обнаружил, что колени у старика выгнуты в обратную сторону, а вместо ступней – грязные копыта.

– К Глазастому, ха? – проговорил старик, и из седовато-черных зарослей на его физиономии вырвалось сдавленное хихиканье. – Разувайтесь тогда, гости дорогие, деньгами богатые, ясностью взора бедные… И пойдем к тому, кто видит дальше, знает больше…

Повадками он напоминал балагура-пьяницу из забытой богом деревеньки где-нибудь на Севере, а принадлежал, судя по «козлиным» ногам, к зеленой сфере, к народу сатра.

Олег стащил туфли, его спутники тоже разулись. Старик, дергаясь и похихикивая, повел гостей в глубь дома. Прошли длинным коридором, где было темно и воняло мышами, и очутились в большом зале, в котором царила пронизанная сладкими ароматами полутьма.

Мебели тут не имелось никакой, горели стоявшие на полу свечи. Желтый трепещущий свет позволял разглядеть лежащих на матрасах людей и нелюдей – с закрытыми глазами, вздрагивающих и постанывающих в сладкой истоме, со стекающей по подбородку слюной.

Олег никогда не был в притоне, где курят опиум, но представлял его именно таким.

На лице у одного из лежащих дрожало нечто полупрозрачное, напоминавшее медузу. Голову другого окутывало сиреневое облачко, в котором мерцали искры, третий хрипел и плевался, и изо рта у него летели пузыри, белые, розовые, зеленовато-желтые и карминовые.

Поднимались к потолку и лопались.

Через зал прошли вдоль стенки по проходу шириной полметра. Миновали, судя по запаху, дверь в туалет и остановились у следующей, обитой черной кожей и очень узкой.

– Глазастый там. Идите, гости, смотрите в его ясные очи, – буркнул старик-сатра и потянул за ручку.

В помещении за дверью было еще темнее, чем в зале, горела единственная свеча, блики лежали на поверхности стола из черного дерева. Позади него угадывались очертания большого кресла.

– Заходите быстрее, – сказали из кресла капризным тонким голосом. – Дует.

Олег пригляделся – в кресле сидел некто малорослый и хрупкий, точно ребенок.

Шедший последним Михаил захлопнул дверь, пламя свечи мигнуло, и обитатель темной комнаты нагнулся вперед. Стала видна белая, будто сметана, кожа, белесые волосы надо лбом, узкое лицо почти без носа, но с огромными, ярко-синими, словно апрельское небо, глазами.

Они мерцали и переливались, горели и жили собственной жизнью.

И не могли принадлежать человеку.

– Занятная компания, клянусь лунной радугой, – сказал обитатель темной комнаты. – Ни разу в жизни такой не видел. Ну, кто из вас будет задавать вопросы и что вам нужно?