Михаил Успенский - Богатыристика Кости Жихарева

– Нужда выучит! – отозвался Колобок. Сам он уже давно был на телеге. – Прыгай ко мне!

– Может, я лучше рядом пойду? – сказал Костя. – Чего скотину мучать?

– Ах, это Гнедко-то – скотина? – вскричала Василиса. – Да где ты вырос, невежда, в какой дальней орде, в какой дикой Литве? Никогда коней со скотом не ровняют!

– Полезай, – скомандовал Микула Селянинович. – Гнедку нашему и не такую поклажу возить доводилось. Не переломится!

– Только я конем управлять не умею, – сказал Костя. – Автомобилем могу, а коней у нас нет. Кони только у самых богатых, у них специальный клуб есть за городом… Школа верховой езды…

– Вот бедолаги! Неужто сами соху по полю тащите? – ужаснулся природный пахарь.

О сельском хозяйстве Костя, как и любой городской парень, никакого представления не имел, поэтому сказал:

– Да так… Обходимся как-то… Нам хватает.

Берется же откуда-то хлеб в магазинах!

– Я вожжи возьму, – решительно сказала Микулина доченька. – А то он нам тут накуролесит…

Костя покорно закинул рюкзачок на телегу и сам залез в великой печали: все-то его тут унижают, все-то учат…

Например, Василиса утром показала, как пользоваться лаптями.

Наматывать портянки Жихарев умел – все-таки генеральский сын и курсантский брат. Но здешние портянки именовались онучами. Их еще следовало закрепить на ногах бечевками. Вообще-то удобно, и ногам в лаптях легко, как в кроссовках… И не перепутаешь: оба лаптя на одну ногу – не левую и не правую, а вообще. Как и вся здешняя обувь. Ничего, по ноге растопчутся!

Носки он спрятал в рюкзачок – на память о прошлой, поправдашней жизни. Как и пачку фломастеров. А вот атласная рубаха в горошек… Микула сказал, что вещь дорогая и справная, надо беречь для праздничка.

– Ну, мир вам по дороге, Возила в помощь, – сказал Микула Селянинович. – Смотри, отрок, чтобы девушку кто не обидел. Теперь ты за нее в ответе…

Василиса возмущенно фыркнула, тряхнула вожжами, щелкнула языком, свистнула – и телега покатилась по дороге, уходящей в неведомую даль.

Телега на ухабах подпрыгивала. Заодно подпрыгивала и репка. Ботва над ней колыхалась, тревожа дремлющего Кузьму-Демьяна. На мелких колдобинах птица только ухала, а на крупных обе головы говорили одновременно:

– Мало ли что! Тем более!

– Вот заладил, – сказал Костя. – Одно да потому. Нет ли чего поновее?

– Давно не вопрос, – сказал филин спросонья.

– Класс! – воскликнул мальчик.

– Мы над этим работаем, – заметила перепрограммированная птица и снова задремала.

– Колобок, – сказал Костя. – А богатырская застава, она какая – типа военного городка?

У семи богатырей

Начать придется издалека – так ведь и дорога впереди немалая.

…Мальчикам из первобытного племени паспортов не вручали. Чтобы перейти в категорию взрослых охотников и воинов, нужно было преодолеть суровейшие испытания. От одного перечисления этих мук любая ювенальная юстиция грохнулась бы в обморок и никогда уже не пришла в сознание.

Их пугали во мраке пещер дикими воплями и страшными масками.

Их пытали раскаленными угольями и укусами мерзких насекомых.

Их подвешивали за крючья, проходящие сквозь кожу, и оставляли так висеть до утра.

Их тела резали каменными лезвиями, так что навечно оставались шрамы. Шрамы и татуировки (тоже еще то удовольствие!) служили в те времена удостоверением личности.

При этом полагалось не орать, не плакать, не жаловаться, иначе позор на всю оставшуюся жизнь.

Конечно, у каждого племени были свои обычаи – в джунглях одни, в тундре другие, но испытания проходили все.

Это называлось инициацией. Или обрядом перехода.

Инициация изменяла в жизни подростка буквально все, часто даже настоящее имя ему давали только после таких зверских экзаменов.

А потом юношей выгоняли из племени, чтобы жили отдельно ото всех в особой хижине или доме.

Дом этот обычно размещался на границе охотничьих владений племени – например, у реки, служившей рубежом. Так что посылали парнишек, по сути, в пограничный дозор. Чтобы ни одна нога презренного Голубого Песца не ступила на священную землю народа Фиолетовой Черепахи.

Назначали им старшего – обычно того, кто прошел через испытания в минувшем году. Его слово было законом.

И навещать ребят было нельзя – ни отцу, ни матери, ни сестре, ни тем более девушкам. Особенно девушкам – ведь передерутся наши курсанты!

Никаких маминых шанежек да подорожничков тоже не полагалось – еду и огонь предстояло теперь добывать самостоятельно. Оружие и снасти изготовить из подручных матерьялов.

Отныне каждый отвечал сам за себя и за товарищей.

Еду и оружие, правда, можно было и украсть – но только у соседей за рекой. И ни в коем случае не попасться, иначе будут дипломатические осложнения.

А за рекой в подобном доме обитали их ровесники – в том же качестве и по сходным законам. Так что получалось что-то вроде ролевой или военной игры. Иногда с реальными жертвами.

Отголоски древних обычаев дожили и до наших дней – в армии и особенно в тюрьме: например, татуировки, могущие все рассказать об их владельце, «прописка» в камере…

…Сказку Пушкина о мертвой царевне и семи богатырях знает каждый. Но далеко не каждый задумывается, почему эти витязи, лихие взрослые вояки, живут «средь зеленыя дубравы», предоставленные сами себе, а не служат, к примеру, в здешней городской страже или в армии. Чем они вообще занимаются?

Перед утренней зареюБратья дружною толпоюВыезжают погулять,Серых уток пострелять,Руку правую потешить,Сорочина в поле спешить,Иль башку с широких плечУ татарина отсечь,Или вытравить из лесаПятигорского черкеса.

«Сказка – ложь, да в ней намек»! Память о древнем обычае инициации сохранилась у потомков – правда, в искаженном виде. Семь богатырей – это те же самые мальчишки-иницианты, отбывающие пограничную повинность в доме, куда не допускаются женщины (царевна-то живет у них «без всякой славы», то есть тайно). Стреляют они серых уток ради пропитания, а чужаков гоняют, потому что у них такое задание.

Но вот «пятигорского черкеса» веселый Александр Сергеевич вставил из озорства – Кавказская война была уже тогда самой что ни на есть современной. Получился анахронизм. Живи поэт в наше время, он мог бы сочинить что-то вроде

…Иль мочить в тиши сортираПолевого командира.

И уж, конечно, незаконное проживание прекрасной царевны должно было иметь последствия – и в жизни, и в сказке. Как событие чрезвычайное.