Симона Вилар - Ведьма

Яга внимательно глядела на него, поблескивая волчьими глазками из-под кустистых бровей и зализывая длинным языком пораненную ладонь.

— А ведь я о тебе наслышана, хоробр. Ласковый такой… — пробормотала она задумчиво.

Свенельду же неожиданно весело сделалось.

— Погляжу, тебе мои ласки по нраву пришлись, — кивнул он на порез на ее руке. С каким-то злорадством варяг заметил, как на лбу колдуньи вспухает шишка после удара скамьей.

Но Яга только мотнула головой.

— Это Малфутка тебя так называла. Все твердила о тебе, мол, ласковый, мол, красивый, мол, витязь… Да глаза зеленые, как мурава, кудри золотистые, стать соколиная. Так и сказывала.

Но куда же ты поделся от нее, сокол ясный? Таких, как она, еще поискать надо.

— Служба, — просто ответил Свенельд, с потаенным удивлением отмечая, что более странной собеседницы, чем эта злобная, но отчего-то вдруг присмиревшая старуха, у него отродясь не было. Теперь он понимал, что ему и впрямь не стоит опасаться Яги. Древлянка ведь так и говорила, что она друг. Гм. И еще странно, отчего это спутница его все еще спит непробудным сном?

Свенельд невольно покосился в сторону печки, а Баба Яга, проследив за его взглядом, пояснила:

— Она всегда так спит у меня, ибо нигде ей так не покойно. Да и сил чародейских под моим кровом достаточно, чтобы она отдохнуть как следует могла. Скажу тебе еще, соколик: я эту девушку тронуть не смею. А раз ты с ней… Как только я до сих пор не поняла, кто тебя привел в избу-то мою? Старею, значит… И если бы Мрак меня не упредил, что тебя гостья дорогая привела, я бы, того и гляди, угостила бы на заре свою любимицу супчиком из молодецких костей.

У Свенельда мурашки пробежали по спине, однако он не подал виду. Улыбнулся дерзко.

— Это еще, если бы сладила со мной.

— Да уж совладала бы. Хотя и ты хорош! Так старушку огрел… Ел мой хлеб, отдыхал под моим кровом, а сам… — В глазах колдуньи сверкнули недобрые красные огоньки, словно кто-то угли в печи раздул.

В это время ворон Яги слетел с насеста и, опустившись на стол, прошелся между ней и варягом.

— Мраком его зову. Считай, спаситель твой.

Свенельд осторожно протянул руку со сбитыми костяшками пальцев и погладил воронье крыло. Ведьма только подивилась, до чего своим признал чужака ворон.

— Там, откуда прибыл на Русь мой отец, — неожиданно для себя начал варяг, — ворон считается священной птицей бога Одина. Каждый день посылает Один по свету своих птиц-воронов, они летают, но к вечеру возвращаются и рассказывают повелителю все, что видели.

Ягу, похоже, сказанное заинтересовало. Она стала расспрашивать, откуда родом гость, что еще в тех землях о небожителях говорят. И при этом наконец-то придвинула казан, вдохнула запах и стала есть. А варяг смотрел и слова не мог вымолвить. Ибо ела старуха омерзительно: ложку хоть и брала, но не доносила до рта, высовывала длинный темный язык и слизывала содержимое с ложки. Однако догадлива оказалась старая, заметила, что варяг рот кривит брезгливо, и буркнула что-то, отчего вмиг изменилась, став молодицей розовощекой.

Казалось бы, Свенельду давно пора было перестать удивляться, но он даже рот открыл, глядя на нее. Ибо сидевшая перед ним баба была одновременно и обычная, и странная: дородная, кареглазая, в высоко завязанном цветастом плате, в рубахе с вышивкой, да только рубаха эта была почти до пупа расстегнута и из нее вываливались непомерно большие шары грудей, колыхающихся и почему-то сплошь в красных прожилках. Не видал раньше таких баб Свенельд и оттого не по себе делалось.

— Что, опять не так? — догадалась Яга. И вновь изменилась так стремительно, что Свенельд и глазом моргнуть не успел. Только кивнул согласно: мол, годится.

Теперь перед ним сидела опрятная старушенция, маленькая да улыбчивая, в обшитой тесьмой косыночке и в опушенной заячьим мехом безрукавке.

Ну что ж, эта хоть по-людски выглядит. И, видя, что хозяйка ждет продолжения, начал рассказывать. Поведал о далеком северном крае, откуда родом варяги, и о богах тех мест, об Одине, подателе мудрости и покровителе воинов, о Торе-Громовержце, о богине плодородия Фрейе. Яга слушала его, порой приоткрывая рот, как дитя. Свенельду даже смешно сделалось от ее детской наивности.

— Живешь ты в лесах, бабка, мясом и кровью питаешься, а того, что на белом свете делается, не ведаешь, — сказал он наконец бесцеремонно.

Потом встал, взял ранее примеченную бутыль с вином, налил себе и хозяйке. Но Яга лишь насупилась, к протянутой чаше не прикоснулась, а потом молвила, что, дескать, и ей кое-что ведомо. Вот, например, давеча дошла до нее весть, что на Нечистом Болоте неспокойно было. Нежить всю кто-то взволновал да еще и самого хозяина Смока глаза лишил. Не подскажет ли гость нежданный, кто это мог быть?

Свенельд и поведал. Все. Как капища искал, как тур-оборотень его занес в болота и что потом приключилось. А чего ему было таиться, если соперница недавняя уже врагом не казалась. Даже уважение какое-то к ней появилось. Яга же слушала внимательно, даже есть перестала, а потом вина все же выпила — залпом, словно жажда ее мучила.

— Так. Ясно мне, да не все. Ну, что колдуны древлянские тебя за святотатство погубить решили — это понятно. Как и то понятно, что Малфутка тебя спасла, разыскав на Нечистом Болоте. Ты молодец хоть куда, да только с нежитью болотной управиться не смог бы. Зато Малфутку никто из болотных тварей тронуть не посмеет. И если ты с нею был, а на вас даже сам Смок выполз из подземелья…

— А вот скажи ты мне, бабушка, — не утерпев, перебил Ягу варяг, ибо уже давно вопрос у него назрел. — Скажи, почему нечисть никакая Малфутке не страшна? Ну, почти не страшна?

— А ты еще не понял? Да ведьма она. Причем могущественная. Самая великая из всех, каких мне знать приходилась.

Теперь Свенельд лишился дара речи. Правду сказать, ему приходилось видывать ведьм на своем веку. Но обычно они были некрасивы, а если славненькая какая встречалась, то все равно было в ней нечто неприятное. И Свенельд ничего не имел против, когда селяне загоняли и ловили ведьм, сжигали их на кострах, развеяв пепел по ветру, или, чтобы было еще вернее, протыкали осиновым колом, предварительно надев на голову мешок, дабы ведьма погубителей своих не сглазила да не наслала проклятье. Однако названная ведьмой Малфутка была нежная, живая и притягательная настолько, что с ней обо всем можно было забыть. Неужто она тоже из темных сил… Зачураться бы впору, да в доме у Яги это как-то не к месту.

Видя, как удрученно молчит варяг, Яга сама взялась пояснить:

— Ведьмой обычно становится седьмая дочь женщины, которая ни одного сына произвести на свет не смогла. А мать Малфутки — баба гулящая, к тому же рожала дочек от разных отцов. Родителем же Малфутки…