Лана Ежова - Избранная Луной

Но больше всего я проклинаю другой момент — когда посчитала, что могу остаться нормальной. Могу вернуться к прошлой жизни. Я обрела надежду, чтобы вскоре жестоко обмануться…

Я открыла глаза в клетке. Толстые прутья окружали матрас, на котором лежала. Болела голова, крутило позвоночник, ныл живот, как будто по нему били. С потолка лился неяркий свет ламп дневного света, и глаза вмиг заслезились, а кожа начала нестерпимо зудеть. Удивление, вызванное тем, что меня накрыли грипп и аллергия одновременно, быстро сменилось паникой: проведя по волосам, увидела зацепившийся за пальцы выпавший локон.

Что со мной? Где я?

Оглядываясь по сторонам, нервно запустила руку в шевелюру и закричала — у меня выпадали волосы! Клочьями!.. Я лысела от малейшего прикосновения к коже головы!

Вскочив на ноги, заметалась по клетке:

— Помогите! Кто-нибудь, помогите мне!

А в ответ — негромкий смешок.

— Не ори, здесь звукоизоляция. — И издевательский вопрос: — Как себя чувствуешь, соня?

Я замерла, затем медленно обернулась к говорившему. Наглые глаза на довольной физиономии жгли раскаленным прутом.

Горобинский… Я сначала вспомнила фамилию оборотня, потом клуб… Танец с приставалой… Фиолетовый коктейль… Дурноту и боль от укуса… Кусочки воспоминаний вспыхивали в темноте яркими пятнами, чтобы почти сразу исчезнуть.

— Что со мной? Где я? Что вообще происходит?!

Подойдя ближе, молодой человек протянул бутылку воды. Вспомнив, как развезло от его безалкогольного коктейля, отшатнулась — не рассчитав сил, больно врезалась в прутья противоположной стены.

— Тихо-тихо! Не отравлено, пей.

Только сейчас осознала, как сильно мучает жажда, — во рту наждачная бумага. Но принять воду из рук подлого вервольфа? Ни за что!

— Что ты со мной сделал, больной ублюдок?! — С силой ударила по прутьям.

— Зачем ты так о моих родителях? — притворно огорчился Андрей. — Я родился в законном браке.

— Поздравляю. Почему я в клетке? Выпусти немедленно!

— Не могу, Машуль, да и не хочу. Не для того я тебя обратил, чтобы отпускать так быстро. К тому же куда ты пойдешь, если не до конца прошла превращение? Хочешь угодить в неприятности?

Я слушала и не верила. Он обратил меня? Он?! Память любезно подкинула красочные картинки.

Мне стало стыдно. За каждый стон в его руках, за каждую попытку прижаться посильнее, потереться о его мускулистую грудь… Фу!

Да. Обратил… Горобинский намеренно применил смертельный укус в надежде, что выживу и стану такой, как он. Если бы мой организм отвергнул вирус, я была бы уже мертва…

А так я мертва только как маг.

Силы оставили меня, ноги подкосились. Опустившись на пол, прошептала:

— Разве таким должно быть обращение? Мне плохо… Что со мной?

Парень присел на корточки и просунул руку между прутьев, планируя… погладить?!

Снова в ужасе отпрянула:

— Не трогай меня!

— Тшш, не буду. Я всего лишь хотел успокоить. — Его глаза маниакально блестели, а может, в тот момент мне хотелось видеть признаки сумасшествия. — Ты в порядке, Маш. Обращение идет своим чередом, вот только у кого-то оно отличается от нормы. Не переживай за волосы — выпадают слабые, новые и здоровые вскоре отрастут и будут лучше прежних.

Я промолчала, а Андрей поднялся и объявил:

— Не могу быть с тобой рядом, ухожу до утра. Есть хотеть не будешь, в первые дни перестройки мучает только жажда. Поэтому…

Он вышел из комнаты, просторной, с минимумом добротной мебели и выкрашенными в жуткий сливовый цвет стенами. Фиолетово-синий обострял головную боль, и я закрыла глаза. Ненадолго.

— Вот тебе вода, чтобы все выпила.

Андрей подтолкнул к клетке упаковку минералки с бутылками емкостью два литра. Подтолкнул ногой. Боится, что цапну? Смешно и нелогично, раз перед этим пытался погладить. О нет, этот жест выдавал не страх, а скрытое пренебрежение: он хочет меня, но глубоко в душе считает грязью…

Андрей что-то рассказывал — я не слушала, занятая разглядыванием своей темницы. Клетка большая, в длину шагов пятнадцать. Кроме матраса на полу лежали подушки и несколько шерстяных пледов, стопка книг. А еще в углу стоял… унитаз. Значит, один вопрос о насущных потребностях отпадал.

— Ты поняла меня? — Андрей ударил по прутьям ребром ладони.

Из чувства противоречия хотелось сказать «нет», но зрачки его глаз приняли форму вытянутого вертикально овала. Глаза вера, готового вот-вот утратить контроль.

Ужас острым ножом полоснул по горлу, отбирая дар речи, затрудняя дыхание. Понимание, полное осознание ситуации накатило оглушающей волной. Меня обратил вервольф… Похитил… Держит в клетке… Для чего — и дурочке понятно, если вспомнить, как облизывал взглядом в ночном клубе. Я один на один с беспринципным оборотнем, который может сделать со мной что угодно в любой момент!

И я закивала, хоть плохо поняла, что он требовал подтвердить.

— Отлично. Отец придет дня через три-четыре посмотреть на тебя. Только заикнись, что была против обращения, — вмиг без головы останешься!

Андрей ушел, и я осталась паниковать в одиночестве.

Что делать? Что мне делать? Как выбраться из этой ловушки?

Горячечные мысли заставляли бегать по клетке в поисках выхода. А его-то нет!.. Выхода нет! Толстые прутья, растущие из потолка и уходящие в пол, можно выдрать только с кусками бетона, да и то где гарантия, что клетка не усилена магией? Окон в комнате нет, вероятно, нахожусь в специальном доме или подвале, где удерживают провинившихся оборотней перед разбирательством, я слышала о таких камерах от Макса. Жаль, не расспрашивала о порядках, царящих в стаях, эти знания мне бы сейчас пригодились. Недаром же Андрей угрожал, требуя подтвердить перед его отцом, что на обращение согласилась добровольно.

Вскоре мысли стали путаться: поднялась температура, и меня то бросало в жар, то трясло в ознобе. Жажда усилилась, и я позабыла, что не собиралась пить воду врага.

Освежающая, чуть солоноватая минералка стала моим спасением от боли. Каждый глоток ее унимал, сбивая температуру и прогоняя ломоту в суставах.

Пересохшие, треснувшие губы, словно засыпанные песком глаза… И боль, боль, боль… О Ночь, как же мне было больно! И у боли была закономерность: она накатывала поочередно, выбирая мишенью какой-то один орган, часть тела. Словно дятел, она долбилась в виски и сердце, наматывала на невидимую катушку кишечник, гигантским молотом дробила кости…

Я орала и каталась по полу, врезаясь в прутья, разбивала кулаки в кровь. Когда становилось невмоготу, теряла сознание.

Иногда лежала неподвижно, потому что не могла дышать. Задыхалась рыбой, почищенной и выпотрошенной, но еще не разрубленной на куски и оттого еще живой.