Ник Перумов - Война мага. Том 4: Конец игры

— Дождусь! — радостно завопил гном. — Всенепременно дождусь! И бочонок… нет, два бочонка гномояда выкачу! Такой пир устроим!..

— Только чтобы наутро никто б меня холодной водой обливать не вздумал!

— Ни-ни, государыня, как можно! Ну, да пребудут с вами силы подземные, да будут они милостивы, да… — гном отвернулся, по-прежнему бормоча под нос какие-то благословения. — Да, и ещё одно, милостивая госпожа Сежес. Вот это тоже возьмите. Берёг для себя, на крайний случай… ан нет, чую, она мне руку жечь станет, коль у себя оставлю. Возьмите, государыня, не пожалеете.

На раскрывшейся ладони гнома, тёмной и заскорузлой, пересечённой жёсткими, словно камень, буграми мозолей, лежал небольшой медальон — розовый, похожий на турмалин камень, в немудрёной серебряной оправе. Император было нахмурился, но Сежес только покраснела ещё пуще и мало что не закрылась платком, словно мельинская жеманница на выданье.

— Ты отдаешь мне гномью удачу?

— Отдаю, отдаю, госпожа, от чистого сердца отдаю. Наденьте, Царь-горой умоляю. Он, может, и неказист, ни золота, ни истинного серебра, ни бриллиантов…

— Зато камешек в нём — всем бриллиантам под стать, — закончила чародейка. — Царский подарок, Баламут. Спасибо тебе. Я не забуду.

— Да чего уж там…

— И я говорю — спасибо тебе, Баламут. Я на тебя надеюсь, — Император положил руку на плечо низкорослого воителя.

— Не сомневайтесь, повелитель. Хирд костью ляжет, но не отступит.

— Я и не сомневаюсь. Иначе тебя и твоих здесь бы не было.

…Ко вскрытому таранами ходу они шли сквозь молчаливый строй войска. Гномы и люди, легион и хирд — провожали их до самого пролома. И лишь когда Император поставил ногу на край, сотни мечей вновь разом ударили в щиты.

— Слава! — рявкнули Серебряные Латы. — Слава, слава, слава!..

— Я вернусь! — крикнул в ответ Император. По сухим глазам прошла внезапная и короткая резь. — Что вы меня славите-то, точно покойника?! Отставить, я приказываю!

Это было, конечно, не так. Умершему Императору, когда погребальный возок двигался мельинскими улицами, положено было кричать «да упокоит!», но слышать эту «славу» сейчас оказалось выше сил правителя Мельина.

Крики стихали, дисциплина брала верх.

Не оборачиваясь больше, Император нырнул в чёрный зев пролома. За спиной правителя была приторочена внушительная связка факелов. Такую же, только поменьше, взгромоздила себе на плечи волшебница.

Сежес тяжело вздохнула, зачем-то помахала легионерам и в свою очередь тоже скрылась в темноте.

Сеамни Оэктаканн осталась стоять, закрыв лицо ладонями. И стояла так, застыв неподвижной статуей, до самых сумерек, пока её не увели Вольные во главе с Кер-Тинором.

Император и Сежес сгинули безвестно.

Легат Сулла, мрачнее ночи, сидел у костра, завернувшись в плащ, словно рядовой легионер, и ждал утра — когда, согласно приказу повелителя, когорты должны двинуться на выручку.

…Свет сочился сквозь рваную рану в своде того, что осталось от грозной пирамиды, и тотчас же умирал, словно проглоченный вековой пылью, поднятой ногами Императора и его спутницы. Затасканное выражение «пахнет смертью» подходило тут как нельзя лучше. По насыпи, образованной обломками свода, Император и волшебница спустились в широкую галерею. С одной стороны виднелся близкий тупик, другой конец уходил во тьму.

— Что это за штуковину всучил тебе Баламут, чародейка? За что ты его так благодарила?

Сежес вздохнула.

— Ах, эти гномьи предрассудки, повелитель… Это талисман. Якобы с частицей самого Каменного Престола. По легенде, отводит подземное зло, приносит удачу, вплоть до того, что выпущенная в упор стрела сломается в полёте. Хорошо бы, да только ерунда всё это. Сколько раз мы захватывали эти игрушки… хоть бы в одной на единый грош магии. Взяла я это, в общем, чтобы беднягу не обижать. Пришлось изобразить большое душевное волнение. Надеюсь, мой повелитель простит своей верной слуге эту небольшую инсценировку.

— Прощу. Но тебе придётся распить с ними гномояду, Сежес, как только мы вернёмся.

— Повелитель! — возопила чародейка.

— Гномы — наши союзники. Радугу они ненавидели… гм, не меньше многих людей. Если у тебя получится дружба с Баламутом…

— Да-да, я понимаю, — отвернулась Сежес. — Политика, будь она неладна. Воля ваша, повелитель, прикажите — стану и с гномами пьянствовать. Надеюсь только, вы унизите меня не зря.

— Никто тебя не унизит, Сежес. Гномояда я с тобой сам выпью. Баламуту надо будет оказать честь.

— Ну и дела, — нервно рассмеялась волшебница. — Мы едва вошли в пирамиду, и десятка шагов не сделали, а рассуждаем, как станем пировать по возвращении!

— Тогда поговорим о чём-нибудь более соответствующем месту. Что-нибудь чувствуешь, Сежес?

— Нет, мой Император. Если тут и есть ловушки, спрятали их так, что я ничего не вижу.

Император считал шаги: выходило так, что их вывело почти к краю основания пирамиды. Здесь галерея резко свернула вправо под прямым углом. Она шла под основанием более не существующей внешней стены, коричневые плиты покрывала причудливая иероглифическая вязь. Те же символы, что и в прошлой пирамиде, вскрытой там, у морского побережья.

Тихо. Пыльно, пусто — как в склепе. Но притом и постоянный давящий поток того, что Сежес поэтически называла «дыханием смерти».

Порой Император улавливал нечто знакомое — вот это памятно по колодцу, где разыгралась последняя битва с Белой Тенью, это он ощущал, схватившись с эльфкой-вампиром; ну и, конечно, всё вокруг постоянно и болезненно напоминало о белой перчатке — левая рука заныла, от кисти до самого плеча.

Да и сама перчатка — вот она, в тощем заплечном мешке. Страшный подарок козлоногих Император решил взять с собой. Здесь место их силы, её средоточие. Кто знает, не пригодится ли этот предательский дар?

Император был готов пустить перчатки в ход, даже если это отворит все до единой жилы в его теле. Он словно наяву видел заваливающуюся внутрь пирамиду, видел, как рушатся следом и все остальные, как начинают оплывать, осыпаться края Разлома, как сдвигается, сужается и стягивается чудовищная рана в теле Мельина. «За такое, да простятся мне высокопарные слова, и жизнь отдать не жаль», — думал Император.

Однако он шёл с мыслью «победить и вернуться», а вовсе не «победить и умереть». Что, наверное, и спасло от первой ловушки: самой простой поворотной плиты в полу, под которой пряталась яма с утыканным кольями дном.

— Славно поработали, — спокойно сказал Император, поддерживая под локоть слегка побледневшую Сежес, ойкнувшую при виде раскрывшегося провала и белеющих на дне костей — явно нечеловеческих: рогатый череп, широкий и приплюснутый, имел три глазницы.