Крид: Советник Соломона - Сим Симович

Солнце, уже склонившись к горизонту, заливало залы дворца багряным светом. Я лежал на мягких подушках, уставший от бесконечных докладов и обсуждений, и задумчиво глядел на резную крышу. В моей голове вертелись мысли о будущем, о том, как сделать его по-настоящему стабильным и процветающим. Вчерашнее сражение, хоть и завершилось победой, оставило горький осадок. Сотни детей, осиротевших в этой войне, бродили по улицам городов, их глаза были полны страха и голода.

— Разве можно позволить будущему нашего государства строиться на страхе и нищете? — прошептал я вслух.

Мысль, возникшая в тот же миг, словно молния, осветила мой разум.

— Отчий Дом! — воскликнул я, садясь на подушки. — Мы создадим Отчий Дом, где сироты и дети войны получат кров, еду, одежду, а после — образование!

Идея моментально захватила меня, и я тут же вернулся в свой кабинет и, взяв ручку и любимую тетрадку, начал накидывать черновой план.

**План Отчего Дома**

**1. Помещение:**

— Выделить отдельное здание в центре города для Отчего Дома.

— Обеспечить здание всем необходимым: спальными местами, кухней, комнатами для обучения и игр.

**2. Обучение:**

— Ввести основные предметы: чтение, письмо, арифметика, ремесла.

— Включить религиозное образование, посвященное нашим догматам и верности государству.

— Обучать детей воинскому искусству, делая их не только образованными, но и храбрыми и преданными своему делу.

**3. Питание и одежда:**

— Обеспечить детям регулярное питание, соответствующее их возрасту и здоровью.

— Предоставить детям одежду и обувь, соответствующую сезону и достойную их статуса «детей государя».

**4. Персонал:**

— Набрать опытных учителей и воспитателей.

— Создать отдельную команду медиков для ухода за детьми.

— За безопасность будут отвечать лучшие воины из моей гвардии, что решили уйти на пенсию.

Я знал, что строительство Отчего Дома потребует времени и ресурсов. Но был уверен, что это станет не просто приютом для сирот, а кузницей будущего.

— Эти дети станут основой нашего государства, — говорил я своему ближайшему советнику, Азару. — Они будут верны нам, они будут любить наше государство. Они станут нашей инвестицией в кадровой войне за умы народа.

Придворный Азар, смуглый нубиец в традиционном халате и чалме, что всегда соглашался со всеми моими решениями, на этот раз задумался. Его губы, обычно легко считываемые, застыли в тонкой полоске, обнажая ряд идеально ровных, белоснежных зубов. Глаза, обычно сияющие весельем, погрузились в тень, словно опустились за горизонт беспокойных мыслей. В них еще можно было уловить искру быстрого ума, но она теперь горела тускло, как загадочная звезда в глубине ночного неба. Даже его руки, обычно с живым жестом поддерживающие речь, опустились вдоль тела, как два неподвижных ствола.

Традиционный халат, сшитый из ткани цвета темной земли, охватывал его фигуру, как вторая кожа. На рукавах вышитые золотом узоры в виде скарабеев, символизирующие жизнь, теперь казались застывшими, не двигающимися. На голове Азара гордо лежала чалма, сшитая из яркой шелковой ткани цвета солнечного заката. Она была украшена тонкой золотой тесьмой и небольшим изумрудным камнем, который обычно искрился в глазах Азара жизнью, но сейчас был тусклым, как небесный свет перед грозой.

Я почувствовал, как от его тишины воздух в тронном зале сгущается. На моей шее появилась липкая капелька пота. Азар был не просто слугой, он был моим советником, моим голосом разума, и его молчание говорило больше, чем любые слова.

— Азар, что тебя беспокоит? — спросил я, стараясь сохранять спокойствие.

Он поднял глаза, и в них я увидел не сомнение, а глубокую тревогу.

— Но, Малик, как мы убедимся, что они будут верны нам? В их жилах течет кровь не только наших врагов, но и наших собственных сограждан.

— Религия, — ответил я, улыбаясь. — Религия станет основой их воспитания. Мы будем внушать им с самого детства наши догмы, мы будем говорить им о великой силе государства. Мы сделаем их частью нашей семьи, частью нашего народа.

Азар кивнул, понимая, что я решил использовать Отчий Дом не только как место для сирот, но и как институт укрепления собственной власти. Но в его глазах, обычно сияющих согласием, теперь блестела скрытая тревога.

— Повелитель, — сказал он тихо, — я понимаю вашу мудрость, но я не могу не задать вам вопрос. Разве не опасно воспитывать детей в духе слепой преданности? Не станут ли они слишком зависимыми, слишком покорными?

Я откинулся на спинку стула, задумавшись. Его слова заставили меня засомневаться. Ибо я всегда считал, что сильная власть строится на безусловной преданности, но Азар заставил меня задуматься о том, что может быть и иначе.

— Азар, — ответил я, — ты прав. Слепая преданность опасна. Но мы должны научить их не только любви к государству, но и любви к правде, к справедливости. Мы должны воспитать в них не только покорность, но и критическое мышление.

— И как вы это сделаете, повелитель? — спросил Азар, его голос звучал с нескрываемым интересом.

— Мы будем обучать их истории. — ответил я, — И будем говорить им о великих героях нашего народа, о тех, кто боролся за справедливость, о тех, кто отстаивал свои идеи. Мы будем показывать им, что истинная сила лежит не в слепой покорности, а в умении мыслить самостоятельно, в умении отстаивать свои убеждения.

Азар долго молчал, словно переваривая мои слова.

— Повелитель, — сказал он наконец, — я вижу, что вы понимаете важность не только силы, но и мудрости.

Я улыбнулся. Азар был верным лизоблюдом и придворным, но с ним было по-своему интересно поговорить, и я был рад, что он всегда говорил правду, даже если она была неприятна.

— Да, Азар, — ответил я, — сила без мудрости — это как огонь без воды. Она может согревать, но также может и сжечь.

— Это займет много лет, — промолвил Азар. — Но в конечном счете мы получим поколение, которое будет отдано нашему государству душой и телом.

— А что еще нужно для счастья? — усмехнулся я, в моих глазах блеснул свет безрассудной уверенности.

Закончив с пометками плана в тетради, я резко захлопнул ее, чувствуя, как кровь приятно пульсирует в висках. Указ был готов. Не медля ни секунды, я поднялся, откинул тяжелый бархатный занавес и впустил в кабинет яркий свет дня.

— Немедленно! — рявкнул я, обращаясь к двум ожидавшим у двери гонцам. Они склонили головы, принимая приказ. Я протянул им свиток с красной печатью — указ, написанный четким, уверенным почерком. Гонцы развернулись и, словно стрелы, вылетели из кабинета, мчась