Тайны Далечья - Юрин Денис Юрьевич
Летопись Далечья хранит сказания о разных смутных временах: когда звенела сталь булатная, лилась багровыми реками кровь, а по ночам небо полыхало от зарева пожарищ. Однако эта история иной поры. Она произошла, когда на землях королевства царили процветание и благоденствие. Лишь седобородые старцы еще помнили о войне и междоусобной смуте и не понаслышке знали, что такое резня и набег. Давно канули в Лету кровавые распри соседей-бояр, в которых куда больше гибло крестьян, чем дружинников; давно позабыли дальчане, как стонала родная земля под копытами пришлых с востока всадников. В королевстве со стольным градом Киж воцарились мир и покой.
Жизнь потекла по иному руслу, во многом изменились и сами дальчане. Деревенский люд хоть и работал усердно, но более не надрывался на полях, а их господа уже не превращали усадьбы в крепости, да и не лютовали особо. Наведывалась знать на свои наделы лишь изредка… для порядку, а так все больше в хоромах кижевских сиживала да по заморским землям целыми семействами путешествовала. Не жизнь в ту пору была, а сказка; что ни день – праздник души! Но вот только на каждом пиршестве найдется парочка-другая горемык, топящих печаль в кружке пивной аль в стакане с крепкой водочкой.
Не по нутру была Диону размеренная жизнь односельчан, скучной и шибко бесцельной казалась. Молодцу уж двадцать пять годков исполнилось, а он, умом тронувшись, вместо того чтоб на девке ладной жениться, детишек наплодить да хозяйство отцовское трудами крепить, взял да и в лес в одиночку ушел.
Ушел так ушел. Никто поступку его не противился, тем более что близкой родни молодца уже давно в живых не было; некому было его вразумить. Лет шесть, а то и более жил детинушка в лесу отшельником. Как время коротал, никому не ведомо.
Говаривали люди, случайно в лес попавшие, что видели, как Дион дни напролет на пне сиднем сиживал, все думы какие-то вынашивал да на бересте их гвоздочком коряво выцарапывал. Одним словом, делом достойным мужик не занимался, а все ленивился. Лишь изредка на охоту да по грибы хаживал, тем кое-как и кормился.
В первые годки своего отшельничества дурень носа из леса совсем не казал, потом изредка появляться стал… на празднествах да на деревенских ярмарках. С трудом и не сразу признали его соседи. Зарос и одичал мужик; борода, лишь изредка пятерней чесанная, лопатой аж до живота свисала. Но вот что странно! Хоть рубахи его всегда заношенными до непристойности были, штаны рваные, а сапоги стоптаны и в грязи, запаху от жителя лесного смрадного не было. Не несло от него и зловонием, какое обычно от бродяжек да приживалов беспутных исходит.
Держался дурень всегда особняком, с разговорами ни к кому не лез, к застолью деревенскому не подсаживался, да и торгом ярмарочным брезговал. Бывало, сядет в сторонке на сырую траву аль прям на землю; ручки с ножками сложит, сидит неподвижно, за жизнью народа наблюдает и всегда молчит. Скажет ему кто дурное слово, перечить не станет, встанет, легкий поклон отвесит и прочь пойдет. Ни разу на грубость ни сквернословием, ни кулаком отшельник не ответил. Дико это односельчанам было, не по-мужицки вел себя житель лесной, а как баба, поленом вусмерть запуганная. Поначалу дико, но потом народец окрестный потихоньку к причудам его привык. Обращать внимание на дурня перестали, подумывали даже в блаженные записать, но местный батюшка воспротивился, ибо странность Диона не от святости происходила, а непонятно от чего, да и жил молчун-отшельник в язычестве нечестивом, в церковь-то уж поди с десяток лет не захаживал.
Так прошло немало лет. Дурень лесной на сборищах больших за жизнью крестьян наблюдал, а те на него и внимание-то уж совсем обращать перестали. Сидит замухрышка лесной в уголке, зенки таращит, ну и пусть сидит, никому ж не мешает! Но вот однажды осенью, после сбора урожая, изменилось привычное течение дел.
Пожаловала на деревенское празднество барыня, пожаловала нежданно. Приехала хозяйка земель окрестных одна без супруга-властителя, но, как у благородных дам водится, в сопровождении девок-услужниц и дюжины крепких слуг. Случай для Далечья небывалый, ведь знать редко в деревни заглядывала, не по нутру им был воздух, навозом пахнущий, да простецкий вид крестьян. Однако в той округе барин был особенный, и женушка ему под стать.
Люд в деревнях далеченских жил простой и нос свой чумазый в барские дела не совал. Но о хозяине да и о его семействе было кое-что ведомо. Родом был барин не из Далечья, а из западных земель, что по покрою платья парчового, по непривычному говору да по повадкам заморским сразу в глаза бросалось. Звался он тоже диковинно бароном Дрегмером. Что такое «барон»: имя заморское или пост при дворе княжеском, ни один мужик из окрестных сел не знал, да и никому особливо голову ломать по этому поводу не хотелось. Люд городской говаривал, что удел вельможе чужеродному самим князем далеченским то ли за заслуги какие, то ли еще по какой прихоти властителя пожалован был.
Тучен, стар и брезглив был новый хозяин. Смотрел на холопов свысока и вечно нос платком белоснежным прикрывал. Проживал в стольном граде Киже, не только в деревни дарованные, но и в усадьбу редко наведывался. А уж коли случалось заехать, то с простым народом разговоров не водил. Лишь слугам из хором барских да старостам общинным позволялось пред его ликом грозным предстать и изредка слово молвить.
Была у барона чужеродного приметная супружница, барыня и лицом, и статью шибко красивая. Как звалась красавица, народ не знал, но втихую Несмеяной окрестил, поскольку глаза ее всегда печальными были, да и ходила она, как неживая, будто б во сне… Староста говаривал, что баронша не заморских кровей, а здешняя, далеченская, притом очень благородного рода, и что сам князь ее чужаку-барону в жены сосватал.
Сначала мужики деревенские полагали, что брешет. Чего с древнего старика взять? Но потом присмотрелись и сами подметили: хоть платье заморское у Несмеяны, но душа далеченская, родная… Не чуралась барыня простого люда и порою в усадьбу одна без супруга жаловала. Часто посещала красавица гуляния народные, хоть и держалась всегда достойно, в соответствии с высоким родом и саном. В церковь каждую неделю хаживала, милостыню нищим щедро жаловала, да и к оплошностям слуг относилась снисходительно, редко кого пороть приказывала. Одним словом, своя хозяйка; не спесивый, жестокий заморский зверь в бабьем обличье!
Особо добра барыня к деткам малым была, любила им гостинцы дарить да общением с ребятней постарше не брезговала. И в этот раз приехала госпожа Несмеяна не с пустыми руками, а целую кучу подарков да лакомств ребятишкам привезла. Служанки ее совсем умаялись сорванцам непоседливым гостинцы раздавать. Сама же барыня, как водится, заняла почетное место за отдельным столом, есть ничего не ела, но на пиршество простолюдинов смотрела охотно, как на зрелище диковинное. Слуги же ее, парни суровые да плечистые, что хлысты из рук никогда не выпускают, вокруг стола стали, чтоб не вздумалось какой пьяной башке к барыне поручаться полезть, иль еще хуже, беседами простецкими докучать. По правде сказать, охотников до общения с господами среди крестьян не водилось. И о чем деревенскому мужику али бабе с барыней разговоры водить? Благородных ни тяготы пахоты, ни засолка огурцов не интересуют, а о чем баре сами речи ведут, о том народу простому без толмача-старосты и не понять.
Празднество в тот день как обычно шло. Сначала мужики чинно и важно держались, но как хмель в головушки забрался, так и началась потеха. Не удержались крестьяне ни от шуточек, слуху девичьему мерзких, ни от бранных словечек, ни от крепких тычков. Вмиг былые обиды припомнились: кто скот на чужие луга водил, кто у кого с огорода чего уворовал. Не уследили бабы за мужьями. И, глазом моргнуть не успели кумушки, как началась лихая потеха, замелькали кулаки, полетели по воздуху скамьи да посуда. Слуги барские встрепенулись, взялись за хлысты и карать бузотеров двинулись, ведь негоже возню мерзкую при хозяйской жене устраивать, даме почтенной и благородной. Однако остановила их Несмеяна, отозвала назад. Хоть вид побоища мужицкого и противен ей был, но вмешиваться в жизнь деревенскую не считала нужным. Не ее это праздник, не ее жизнь, она на сборище в гостях, а, как известно, со своим уставом в чужой монастырь не ходят.
