Тайны Далечья - Юрин Денис Юрьевич
– Может, в шахматы умеешь? – усмехнулся черт лысый.
Фигурки резные, затейливые, шахматами прозываемые, Афоня у Прова в доме видел. Привез их Пров из походов дальних, заморских. Сказочник даже играть с Василиной пробовал, да только ни разу не выиграл, большая искусница была дочка сотника в этой забаве заморской. С чертом ему и здесь не сравниться.
– Лучше в шашки, – почесав в затылке, решился Афоня, – это забава своя, родная, каждый ребятенок ей балуется.
А про себя думает: «Уж тут я не проиграю, на прошлой ярмарке всех обыграл, тетушке Прасковье петуха принес».
Сели они в шашки играть. Захар и глазом моргнуть не успел, как обыграл его Афоня. Удивился черт лысый. Афоня же обрадовался. «Ай да я, – думает, – неужто самого черта обыграл?!» Сели во второй раз. Только собрался Афоня свою шашку в дамки провести, глядь, а на шашке – портрет Василины, смотрит она, как живая, да еще лукаво так сказочнику подмигивает. Смутился Афоня, все мысли порастерял, все ходы позабывал, в общем, Захару победа досталась. Начали третью партию. Ни один, ни другой не торопятся уже, каждый ход обдумывают, Захар кряхтит да лоб морщит, Афоня в затылке скребет. Прижимает черт, но и Афоня не сдается, а дела у него на доске все хуже, противник того гляди в дамки прорвется. «Надо что-то делать!» – думает сказочник. А что, не знает. Можно бы сжульничать, ведь фокус с портретом тоже честной игрой не назовешь, да как схитрить, чтобы не попасться? Начал Афоня по привычке своей давней себе под нос бормотать, ходы обдумывая, да и сам не заметил, как стал историю рассказывать, да складно так, словно певец бродячий, раньше у него так и не получалось.
В одном царстве встарьЖил да был Семен-царь.Был он не умен, не глуп,Не щедр, но и не скуп,А так, себе на уме,Несогласных держал в тюрьме,Государство – в руках,А казну – в сундуках.С соседями часто бранился,Потом за чаркой мирился,Словом, жизнь как у всех:То слезы, то смех.И была у царя дочь,Сладить с нею невмочь,Нравом Марья вся в папеньку,Не уступит ни капельки,На испуг не возьмешь,Мамок-нянек не ставит ни в грош,Воевода ей не советчик,Царю-батюшке тоже перечит.Слишком много взяла Марья воли,Нет терпения царского боле,Не спустил бы царь своевольнице,Кабы не дал царице, покойнице,Слово царское – Бог видит,Что царевну ничем не обидит.Царь бояр собрал на совет,Чтобы, значит, нашли ответ…Смотрит Афоня, а Захар-то заслушался, шашки, не глядя, переставляет да сказочника, знай, поторапливает: «А дальше-то что? Давай, рассказывай!» Сделал царь, как бояре посоветовали, бросил клич, собирая женихов. А дочке ни один жених не нравится, капризничает Марья-царевна да привередничает. Разозлился царь и в сердцах пообещал за того дочку выдать, кто коня его дикого усмирит, раз уж не по нраву ей царевичи да королевичи. Появился тут бродяга-цыган, коня лихого укротил. Делать нечего, пришлось царю слово царское держать. И пошла царевна бродить по земле вместе с цыганом веселым. Сказка, как водится, хорошо закончилась, оказался цыган королевичем переодетым, а за время странствий так влюбилась в него царевна, что капризничать вовсе перестала. Засмеялся Захар, головой закрутил от удовольствия:
– Складно сказываешь, служивый. Развлек ты меня, ох, развлек!
Бросил он взгляд на доску, а там уж ни одной его черной шашки не осталось. Еще громче захохотал Захар.
– Да, ты хитер, оказывается, а не только на язык остер! Ну, как такому молодцу, да не помочь? Собирайся, служивый, пойдем коня лечить.
Поспешает Афоня вслед за Захаром по тропинке, едва успевает, все еще не может своему счастью поверить. И радостно ему, и боязно, а вдруг это еще не конец? Вдруг черт еще что придумает, чтобы Афоню провести?
Добрались они к рассвету до дома сотника, тут-то и выяснилось, что опоздали. Коня уже сын воеводы от хвори избавил. Смотрит героем, ходит по двору, будто индюк, от спеси надутый.
– Готовься к свадьбе, – Василине говорит.
– Погоди, – отвечает красавица, – не забегай наперед, ты еще задание мое не выполнил. Али забыл, каково второе условие?
– Луну с неба попросишь? – насмехается воеводский сын.
Насмешка его понятна: они-то с папашей все просчитали уже. Если задание заведомо невыполнимым будет, пригрозят дочке сотника обвинением в колдовстве, да и сотника самого в тюрьму спровадить можно, тут уж никуда от них красавица не денется.
– Ну, зачем же луну? – улыбнулась Василина. – Иль я не сотника княжеского дочь? Боле всего на свете ценю я удаль молодецкую да умения ратные. Только тот моим мужем станет, кто воина, мною выставленного, победить сумеет.
На это возразить жениху нечего – сражаться так сражаться.
Вот сошлись в чистом поле два всадника. На одном доспехи богатые, золотом да эмалью цветной разукрашенные, на рукояти тяжелой сабли каменья драгоценные на солнце сверкают, конь под ним мощный, масти гнедой. Это сын воеводы. Другой всадник одет попроще, кольчуга на нем легкая, искусного плетения, шлем-шишак с кольчужной навеской лицо почти полностью скрывает, конь под ним серый в яблоках, не такой мощный, как у противника, но быстрый да верткий. Это боец Василины. Имя его назвать дочка сотника отказалась, но привел его на поле лично Пров. Василина же дома осталась. «Не женское это дело на драки смотреть», – сказала. Сам князь запольский со свитой пожаловал боем полюбоваться да решение свое княжеское вынести по просьбе воеводы.
Смотрит князь на всадников. Тонким да хрупким кажется защитник Василины рядом со своим противником, гору, в латы закованную, напоминающим. Смешки слышатся в свите княжеской. Нечего и думать, чтобы такой заморыш с сыном самого воеводы справился. Воевода, что золотая монета на солнышке, сияет. Один Пров спокоен, не улыбается, но не печалится. За спиной у Прова Афоня примостился, а рядом с ним и Захар, на которого почему-то никто и внимания не обратил, будто он невидимый. Афоня стоит, от страха ни жив ни мертв. Поначалу, когда он слова Василины услышал, пришла ему в голову мысль, что это ему честь выпадет красавицу на поле битвы защищать. Готов он был буйну голову сложить ради счастья ее. Потом подумал, что нашла Василина для защиты воина более опытного. А теперь, видя бойца столь хлипкого, еще больше Афоня расстроился, уж лучше бы сам на поле вышел. Хоть и невелико его умение ратное, зато силушкой богатырской Бог не обделил; многие пытались обидеть сказочника, да мало кому удавалось, разве что кузнецу Михею да мужикам деревенским, ежели всем скопом навалятся. Тем временем скачут по полю всадники, то сходятся, то расходятся, бой в самом разгаре. И всей свите княжеской уже ясно, что не так прост противник сына воеводского, как на первый взгляд показалось. Сабля у него хоть и легка, но как молния в воздухе сверкает и по прочности тяжелому оружию противника не уступает. И сам он сабле под стать: быстр, как ветер, в ударах точен, как стрела, опытным лучником пущенная. И умения, и опыта в деле ратном ему не занимать. Сын воеводский силен, да неповоротлив. Латы на нем тяжелые, быстро двигаться не дают, а противник так и вьется вокруг, словно оса назойливая. Разозлился силач, стал ошибку за ошибкой совершать. Наконец от меткого удара лопнул на шлеме сына воеводского ремешок кожаный. Слетел шлем да прямо коню в голову угодил. Взметнулся конь на дыбы, наездник от неожиданности в седле не удержался. Оказался на земле: в тяжелых доспехах быстро не вскочишь; глядь, а противник уже спешился да к горлу силача поверженного саблю острую приставил. Зашумела тут свита княжеская, больше всех воевода волнуется. Афоня наконец дух перевел, один Пров невозмутим.
