Мария Семенова - Истовик-Камень
Шаркут спустил его наземь с седла, и распорядитель с привратником прошли внутрь, а они с Волчонком остались снаружи. За конями, кстати, в самом деле оказалось необходимо присматривать. По обе стороны двери в стенах были устроены ниши. Оттуда тянулись цепи с приделанными к ним прочными ошейниками. Цепи удерживали на привязи двух великолепных зверей – громадных, белых, словно иней под солнцем, снежных котов. Один из них, ко всему уже безразличный, лежал отвернувшись, и даже роскошная шуба не могла скрыть выпирающих рёбер. Возле самого носа зверя стояла миска еды. Нетронутое мясо сплошь облепили мухи. Другого кота, видимо, поймали недавно. Он беззвучно скалился на людей, выпуская и втягивая длинные когти. Но бросаться не пробовал, видно, цепь успела кое-чему научить. Его миска тоже стояла нетронутая. Каттаю доводилось слышать кое-что о снежных котах. Пленённые, они либо отказывались от воды и пищи и умирали, либо срывались-таки с цепи – и уж тут пощады не приходилось ждать никому. «Я выпустил бы вас, если бы мог… – отдалось в ушах мальчика сказанное некогда одним пожилым гончаром. – Я выпустил бы вас, если бы мог…»
Лошадям не нравилось соседство с грозными хищниками, они беспокойно косились, переступали и рады были бы немедленно убежать.
– Как думаешь, мы увидим кого-нибудь из Хозяев?.. – шёпотом спросил Волчонок. И, пока юный халисунец обдумывал, привлечёт ли найденный им камень внимание столь важных господ, – ещё раз огляделся кругом и сказал: – Доброе место, эта Долина! Я бы всё отдал, чтобы здесь жить…
«А немногого оно нынче стоит, твоё „всё“, – невольно подумал Каттай. – У тебя же ничего нет. Даже сапоги на ногах – и те не твои. Ты и сам себе не принадлежишь! Если бы некий Бог вот сейчас предложил тебе заплатить, что бы ты ему отдал?.. – И ответил сам себе: – Разве только нечто отобранное у других…»
– А ты бы хотел жить здесь? – блестя глазами, спросил Волчонок.
Каттай мотнул головой:
– Нет!
И лишь мгновение спустя осознал, что ДЕЙСТВИТЕЛЬНО не хотел бы, получив свободу, выстроить здесь себе дом. Хуже того: он дал бы голову на отсечение, споря с Волчонком, назвавшим Долину ДОБРЫМ местом. «Как же так, почему?» Вечное тепло, дивный цветущий лес, по которому так славно было бы ездить верхом на маленькой послушной лошадке?.. Ой, нет! Не гулять по песчаным тропинкам – во весь опор мчаться прочь, как можно дальше отсюда… Он поймал себя на том, что сжимается и втягивает голову в плечи, словно в присутствии неясной, но огромной опасности. «Да почему же?!» Каттай был уверен, что святотатствует, но всё-таки напряг своё особое чувство, непрошеный дар Лунного Неба…
…И то, что он ощутил в недрах здешней земли, его ужаснуло.
Он вспомнил сказанное Щенком: Если Боги моего народа не совсем ещё забыли о справедливости, пусть эта Долина однажды провалится в самую утробу земли… О нет! Каковы бы ни были Боги, снискавшие поклонение веннского племени, – ни о чём Они не забыли… И поистине страшной грозила оказаться Их справедливость…
Когда тяжёлая дверь Сокровищницы раскрылась у него за спиной, Каттай даже вздрогнул.
– Пошли! – сказал Шаркут. Волчонок шагнул было, но распорядитель лишь дёрнул бородой: – Останешься здесь!
– Да сбудется по желанию и слову моего господина…
Внутри, как и следовало ожидать, Сокровищница оказалась величественна и громадна. Каттай, правда, так и не понял, была ли то природная пещера внутри холма-«пузыря» или же каменотёсы древности, вырубившие её, так искусно придали ей естественный вид. Подземная полость состояла из множества объёмов, разграниченных глыбами и колоннами; неровные, невыглаженные, но очень удобные тропки вились вдоль стен, сходясь, расходясь и опоясывая неправильные очертания залов. Никаких факелов или фонариков Каттай не заметил. Свет проникал сверху – дневной свет, собранный в тонкие яркие лучики. Отражённый, преломлённый умело поставленными и спрятанными зеркалами, он веерами расходился из-под потолка и медленно двигался по стенам, переползая с самоцвета на самоцвет.
Ах, что за камни были здесь собраны!..
Казалось, все недра Самоцветных гор вывернулись наизнанку лишь затем, чтобы украсить Сокровищницу. Внутренность каждого закоулка напоминала богатейший, немыслимо щедрый забой. Только не было здесь вонючих каторжников, низведённых судьбой до полуживотного состояния. Не орали, не матерились надсмотрщики, не свистели кнуты… Не чадило в спёртом воздухе коптящее масляное пламя. Камни представали в сиянии и тишине.
…Чистейший рубин не меньше мужского кулака величиной. Тщательно огранённый, он сиял тревожно-алым огнём в зелёном, как бархатный лесной мох, скальном гнезде. Вглядись в его глубину – и отступит тоска, вернутся утраченные силы, по-новому застучит сердце, наполняясь безудержной беспощадностью…
…Топаз, золотой, словно осенний лес под спокойным безоблачным небом… словно выдержанное халисунское вино, которое пьют не спеша, ибо оно настраивает на размышление о вечном… Камень громаден, силуэт его чем-то напоминает человека, сидящего на земле в позе мудрого созерцания. Пусть Боги, Которым мы поклоняемся, позволят нам когда-нибудь стать подобными этому каменному мудрецу. Так же, как он, усмирить в себе опасные страсти, неверность и гнев и принимать любое мгновение жизни с безмятежностью и блаженством…
Некоторые самоцветы Каттай узнавал, о других ему вполголоса рассказывал Шаркут. Каттай старался запомнить каждое слово, понимая, что другой поездки в Сокровищницу может и не случиться…
Потом мальчик заметил, что в подземелье шла своя особая жизнь. Где-то слышались приглушённые голоса, то тут, то там на дорожке попадались слуги в опрятных белых передниках. У них были в руках ведёрки и тряпки – для того, чтобы дивные камни радовали глаз своей вечной игрой, Сокровищнице требовался уход. Чистка от пыли была необходима неприступным алмазам, чьи россыпи Каттай успел заметить вдали, там, где из-под высоко вознесённого потолка падал целый сноп ярких лучей…
Каттай и Шаркут перешли по деревянному мостику глубокий, дышащий холодными брызгами поток, без которого Сокровищница была бы поистине не совершенна. Тут Каттай неожиданно увидел, как двое рабов, засучив повыше портки, извлекали из бегущей воды широкое деревянное решето. Выглядело оно так, словно часто и подолгу находилось в воде. За рабами пристально наблюдал седобородый старик с посохом, чем-то напомнивший Каттаю мастера Каломина. Когда же солнечный свет коснулся того, что покоилось в решете, мальчику показалось, будто у ручья вспыхнуло пламя.
– Господин Шаркут!.. – испугался он. – Что это?..
На ум ему успели явиться мысли о грозной справедливости далёких веннских Богов: а что, если она уже начала совершаться?..
– А-а, заметил! – Распорядитель даже свернул с дорожки, по которой они шли, и приблизился к рабам. Те с видимой натугой переносили тяжёлый камень прочь от ручья, чтобы поставить на место. – Это огнистый опал, по-нашему – Пламя Недр. Слава Южного Зуба… – Почесал бороду и добавил с видимым сожалением: – Бывшая слава…
– Почему? – удивился Каттай.
– Потому, что залежи огнистых опалов иссякли. Три года назад. А ведь ради них двадцать девятый уровень начали, самый нижний…
– Иссякли, как… тот изумрудный забой, куда ты водил меня, господин?..
– Нет, не так. Зеница Листвы исчезла вместе с гранитом, в котором её находили. А здесь – порода осталась, но самоцветов в ней больше нет.
Каттай набрался решимости:
– Не объяснит ли мой господин, почему Пламя Недр отмачивают в ручье? Ведь Пламя… и вода…
На его родине огонь возле воды не только не разводили, но даже не упоминали, чтобы не оскорбить ни одну из стихий.
Шаркут был не особенно словоохотлив, но за него неожиданно ответил старик:
– Ты, маленький лозоходец, может быть, вправду видишь скалы насквозь, но рудословию ты совсем не обучен. Это плохо. Значит, ты не умеешь правильно истолковать внятное твоему духовному оку. Надо бы тебе посидеть в мастерских гранильщиков и послушать, о чём они толкуют за верстаками!
– О бабах и выпивке, – хмыкнул Шаркут.
Старик, похоже, знал его слишком хорошо, чтобы препираться. Он лишь отмахнулся и продолжал:
– Там тебе расскажут: есть камни и камни. Есть такие, которые ничем не пронять. Вот алмаз: бросай его на наковальню, бей сколько хочешь молотом, сломай то и другое – а его и не поцарапаешь. Жги его пламенем, трави самыми едкими зельями – он даже не потемнеет! Лозоходцам из рабов, которые открывали алмазные залежи, в старину давали свободу. Есть и другие камни, почти столь же совершенные: рубин, сапфир…
– Сапфир?
– Это синий камень, он как небо. Его у нас не добывают, ну да не о нём речь. Я про то, что есть самоцветы, которым нужен уход. Видел ты когда-нибудь бирюзу?
«…Или встретишь другого, кто согласится тебя вразумить», – вспомнил Каттай. А вдруг этот словоохотливый и наделённый мудростью старец позволит называть его сэднику?..
