Ангел-наблюдатель (СИ) - Ирина Буря
В глазах Татьяны мелькнуло что-то, и перед моим мысленным взором мгновенно развернулась яркая картина — если сосулька тает слишком медленно, ее можно молотком на более мелкие кусочки разбить. А мы на кухне. Где еще совсем недавно она намеревалась отбиваться от всего отряда карателей. И тогда же, если я хорошо ее знаю, инвентаризацию всех подручных средств провела. И времени с тех пор прошло не так много — наверняка не забыла, где особо тяжелые лежат. И в невидимость нырять бесполезно, если она меня каким-то образом чует.
Проще на поклон к Максиму. Более того, его инструктаж мне потом понадобится — сегодня в машине с Игорем все мое внимание на дороге сосредоточится, и не до угрызений совести будет. Более того, блок потом можно будет и против наших выставить — глядишь, и не дойдет до покаяния в письменном виде. Более того, она же сама обо всем догадалась — не исключено, что после многозначительных тостов Игоря с Дариной. Более того, со Стасом мне все равно придется о них и их планах советоваться. Более того, с какой стати я должен данное им слово держать, когда они мне без зазрения совести руки выкручивают?!
Вот так я все Татьяне и рассказал. Все, о чем Игорь с Дариной поставили нас с Тошей и Максимом в известность накануне. Хм, в прошлом году, между прочим — я приободрился, гордясь своей выдержкой. Татьяна продолжала молчать, все также не отводя от меня взгляда, но я ясно видел, что мысли ее были где-то далеко. Потом она вдруг встряхнулась.
— Ты знаешь, — решительно произнесла она, — наверно, ты, как всегда, оказался прав.
— В чем? — осторожно поинтересовался я, не решаясь поверить, что чуть ли не впервые в жизни во спасение с ней сработала не ложь, а правда.
— Во всем! — прихлопнула она ладонью по столу. — В том, что они никаких пределов не знают. Собираются пчелиный улей разворошить, даже не задумываясь, куда эти пчелы бросятся. Даже не предупреждают, ставят заранее в известность — и на том спасибо. Объясняют это своей заботливостью, но тут же намереваются и в метель Бог знает куда ехать, и в горы — ничего, кроме беговых лыж, в глаза не видев. И это выясняется уже прямо накануне. А завтра что — сразу на черную трассу станут? И мы об этом узнаем, примчавшись к ним в больницу? Их нужно наказать, — неожиданно закончила она, тщательно взвинтив себя.
— А я о чем? — обрадованно выпрямился я. — Сейчас проснутся, скажем им, что никто никуда не едет. Хотят порядочными внуками оставаться — вернутся к Рождеству.
— Нет, — возразила мне Татьяна, сверкнув глазами. — Этого не достаточно. Они практически заставили нас ехать сегодня с ними, и договор был отправляться в девять часов. Поэтому, — она глянула на часы, и я автоматически скопировал ее жест, — если через двадцать минут они не встанут, мы уезжаем сами. Мы с тобой.
— Татьяна, ты совсем с ума сошла? — оторопел я. — Мы-то с тобой чего поедем? Это уже просто театр какой-то получится. Будить их незачем — здесь я согласен, не маленькие уже, вполне могли будильник поставить. Вот пусть себе и дрыхнут, пока не проснутся, а там — извините, поезд ушел.
— Именно! — торжествующе воскликнула она, и к моему носу метнулся ее указательный палец. — Не будет сегодня ни побудки, ни разбирательств, почему ее не было! Договоренность с кем-то — это тот же поезд, особенно если тебе навстречу пошли, и ждать он никого не обязан.
Она уже так разошлась, что у меня мелькнула мысль, что сейчас криком своим разбудит-таки Игоря с Дариной. Не понравилась мне эта мысль. Мало того, что придется их с собой брать — вся воспитательная окраска с поездки сползет, так Игорь еще в момент учует причину Татьяниного возбуждения. Нет-нет-нет, ее идея устраивает меня намного больше — и этим паршивцам пора урок преподать, что у любых уступок границы есть, и после неожиданного новогоднего бдения очень неплохо бы на свежем, морозном воздухе оказаться, и уединиться в доме у Сергея Ивановича с Людмилой Викторовной найдется, где, чтобы Максиму прямо оттуда позвонить.
— Давай собирайся и иди машину прогревать, — продолжала бушевать Татьяна. — Я им пока записку напишу.
На улице она появилась через добрых полчаса — я уже грешным делом подумал, что или не выдержала и подняла все-таки детей, или они сами проснулись. Но она вышла из подъезда сама — с решительно вскинутой головой, плотно сжатыми губами и сведенными на переносице бровями. Одним словом, с тем самым выражением лица, с которым она обычно передавала через меня весточку моему руководству. Я даже мысленно пожелал Игорю уехать из дому на свой поезд до нашего возвращения, чтобы он до срока не познакомился с абсолютно неизвестной ему стороной характера его матери. Пусть покатается — спорт еще никому во вред не шел. А когда вернется и экзамены сдаст, тогда посмотрим, как он против нее устоит, если нам с Тошей это не под силу оказалось. Нужный настрой я уж как-нибудь у нее поддержу. Вот, похоже, и решение будущей проблемы нашлось — что-то мне подсказывает, что союз ангельских детей ограничится минимально возможным числом членов.
— Ты чего так долго? — улыбнулся я сияющим перспективам.
— Записка никак не складывалась, — досадливо поморщилась она, и глянула на меня с вызовом: — И я дала им лишние пятнадцать минут.
В машине Татьяна замкнулась в ожесточенном молчании, повернув голову к своему окну и сосредоточенно разглядывая окрестности. Я изредка косился на нее, представляя себе, во что обойдется юным скандалистам добросовестно предоставленная им четверть часа на то, чтобы одуматься. Интересно, она до самого конца надеялась на их дисциплинированность или решила лишить их какого-либо морального права на оправдания, как обычно со мной поступает? Вот и записку, наверно, десять раз переписала, чтобы прямо в ней им все не высказать. Правильно, личное столкновение с ней еще никому без ощутимого ущерба для самооценки пережить не удалось.
Когда мы выехали за городскую черту, однако, мне стало не до размышлений. Снегопад вовсе не прекратился — как по мне, так даже усилился — и если улицы в городе еще хоть как-то чистили, то за его пределами можно было по целине с таким же успехом ехать, как по дороге. Видимость была почти нулевая, и машина дергалась во все стороны, словно только взятая в обучение молодая лошадь. Спасибо отцам-архангелам, что хоть больше никого
