Черный Баламут. Трилогия - Олди Генри Лайон
Вызванный лекарь вскоре подтвердил, что ракшица беременна. Это косвенным образом подтверждало ее слова, хотя… она ведь упомянула, что сожительствовала с собственным братом!
Охотники, нашедшие тело убитого ракшаса, в один голос заявляли: у людоеда был сломан хребет и правое запястье. Следы когтей, зубов или людского оружия отсутствовали.
Под обгорелыми руинами Смоляного Дома действительно обнаружили вместительный погреб с запасами контрабандного шелка. Из погреба вел полузасыпанный лаз, уводя за пределы пожарища.
Все было ясно.
Перед отъездом Карна распорядился поселить освобожденную из тюрьмы Хидимбу за городом, под строгим надзором. Даже если предположительно уцелевшие Пандавы не отыщутся в ближайшее время, ребенок, который должен был родиться у Хидимбы, вполне мог прояснить некоторые вопросы.
Градоначальник явно был озабочен решением молодого раджи, но перечить не посмел.
Ранним утром колесница Карны выехала из ворот Кагальника.
Сутин сын шел по следу.
4
ПОДВИГ
Этого брахмана следовало еще при рождении незаметно удавить пуповиной.
И уж наверняка надо было безжалостно оставить его на обочине, а не брать в колесничное «гнездо». Он балабонил без умолку и насквозь проел Карне печенки еще в самом начале их совместной дороги. Считая себя великим знатоком «Канона Зодчих», сей бык среди дваждырожденных твердо намеревался просветить попутчика в тонкостях обустройства селений. Именно обустройства и именно селений. Что вы говорите? Не может быть! Чтобы такая исключительная тема не интересовала такого исключительного молодого человека?! — в жизни не поверю! Итак:
— Град-столица, он же Раджаданья, возводится предпочтительно на берегу реки, обустроен для многочисленных богатых жителей и имеет в центре царский дворец, а также храм Вишну при въезде в пределы!
— Угу, — кивал Карна, потряхивая вожжами и кляня себя за мягкосердечность.
— Обыкновенный град, он же Кевала, четырехвратен и украшен башнями-гопурами, изобилен сторожевыми зданиями и казармами, купеческими складами и оживленными рынками!
— Угу. — Карна со вздохом посмотрел на стрекало.
— Град же, называемый Пура, имеет храмы семи божеств, фруктовые сады и парки, смешанный состав населения — и оживлен гомоном торгующего люда!
— Угу. — Кара за убийство брахмана вдруг показалась Ушастику не столь уж тяжкой. Вечные муки? — дхик!
— Град Кхета возводится близ горы, и в нем предусмотрены жилища для шудр, обнесенные высокой оградой, вокруг града Кхарвата должны лежать плоскогорья, богатые пастбищами, град Кубджака не окружается земляным валом, град Паттана располагается рядом с водными путями…
— Все? — с надеждой поинтересовался Карна.
— Все, — согласился премудрый брахман. — А теперь вы повторите усвоенное — и мы перейдем к обсуждению восьми типов планов для крупных поселений с разнокастовым составом жителей.
— Не перейдем, — был ответ.
— Почему?!
— Потому что приехали. В эту твою… Камышуху.
— В Ветракиягриху[140], — с достоинством поправил брахман, не желая поганить рот именем родины, переведенным с благородного языка на обыденный.
Родное селение мудреца явно не принадлежало ни к одному из вышеперечисленных типов. Так, средних размеров деревенька, обнесенная палисадом. Пруды на окраине обильно заросли ряской и лотосами, к радости местных лягушек, дома обнесены ветхими плетнями, на кольях которых красуются горшки и кувшины, вовсю дымит кузня, и мычание коров благовестом разносится над полями чечевицы и «колючего» проса. Каменного строительства здесь не признавали (за исключением разве что могильных ступ). Дом построить? Раз плюнуть! Четыре столба по углам, стропила сверху, тростниковый настил у бедняков, у богатеев — черепица, пол земляной, стены сплетены из сучьев или бамбуковой щепы, а глиной можно обмазывать, а можно и не обмазывать.
Живи — не хочу.
Копти белый свет, тем более что свету кот наплакал: окон-то нет! А в смотровую щель под крышей много ли солнышка заглянет…
Карна подумал, что, живя в такой вот деревне, он бы и сам по вечерам размышлял о «восьми типах планов для крупных поселений» Как грешник в аду — о райских молочных реках с кисельными берегами.
Иначе уж больно выть на луну захочется.
Брахман резво соскочил с колесницы, подхватил дорожный узелок и вприпрыжку заспешил к ближайшему дому с верандой. Послав ему вослед вздох облегчения, Карна прикрикнул на лошадей, и животные поплелись вдоль единственной улочки туда, откуда доносились оживленные выкрики.
Уставший царь ангийский рассчитывал на ужин и ночлег, чтобы завтра с новыми силами двинуться на розыски братьев-Пандавов, горелых или нет, лошади же мечтали о торбе с овсом и коновязи.
Единственное, на что они точно не рассчитывали, это на пир горой.
Людской водоворот завертел упряжку с легкостью, с какой река в половодье вертит краденым бревном. Карна и опомниться не успел, а в руках у него уже пенилась чаша с крепкой гаудой, зубы сами грызли баранью ляжку, выданную двумя исключительно миловидными девицами, кто-то хлопал гостя по плечу, кто-то орал над ухом хвалебную песнь, а чумазая пацанва облепила колени и норовила потрогать бляхи пояса и кинжал в ножнах.
— Что это у вас? — очумев, кричал Карна в сияющие лица. — Свадьба?
— Свадьба! — хохотали ответно. — Свадьба! Ракшаса Баку на пекле женили! Пей, приезжий! Ешь до отвала!
— Ракшаса? На ком женили?!
— На ком надо, на том и женили! Гуляй, Камышуха! Однова живем!
Залитого жиром и гаудой Карну вскоре вынесло на более или менее спокойный островок: тут властвовал деревенский пандит. Уместясь на трехногом табурете с сиденьем из веревочной сетки, он излагал всем желающим историю кровавой свадьбы ракшаса Баки. Видимо, в сотый раз, ибо голос у пандита изрядно сел, требуя ежеминутного промывания.
По счастью, слушатели были не слишком требовательны.
— Затем, когда пришла ночь, — надрывался пандит, пособляя себе бренчанием вины, — тот герой, захватив с собой пищу, предназначенную для ракшаса, отправился к логову людоеда! И, приблизясь, стал звать врага по имени, поедая сам эту пищу…
Баранина встала Карне поперек горла.
— Явился вскорости ракшас. — Вина фальшивила, но настраивать инструмент не было времени: слушатели торопили, желая насладиться сей же час. — Огромный телом и силою, шел он, взрывая землю, нахмуря брови и кусая губы, и на лбу у него образовались три складки. Увидев героя, поедавшего пищу, ракшас в ярости выкатил глаза и вопросил: «Кто этот глупец, который поедает у меня на глазах эту пищу, предназначенную для меня?!»
— Пищу! — хором откликнулись слушатели. — Для меня!
— А герой, услышав те слова, будто смеясь и не обращая внимания на людоеда, продолжал есть, отвернув лицо. Тогда, испустив страшный рев, зловредный Бака ринулся на героя с намерением убить его. Но даже тогда сей истребитель чудовищ, не обратив внимания на смертельную опасность, все продолжал есть пищу.
— Пищу! — поддержали односельчане. — Продолжал!
— Полный ярости, ракшас ударил тогда обеими руками по спине героя, но могучий, получив сильный удар, не удостоил врага взглядом и продолжал есть. Взъярился ракшас, дыбя все волоски на теле, и вырвал с корнем дерево, желая использовать его вместо дубины. Но герой, медленно доев пищу, встал к бою, радостный и могучий…
— Налей! — бросил Карна бегущей мимо молодухе с кувшином, перед тем до дна осушив свою чашу. Он уже твердо знал, что задержится в Камышухе до утра. Или дольше. Во всяком случае, до тех пор, пока не узнает, куда направился после подвига ракшеубийца, падкий на поедание чужой пищи?
И не было ли у героя некоторого количества братьев.
Видимо, это боги послали Ушастику разговорчивого брахмана-камышухинца…
На рассвете Карна отправился дальше. В качестве награды увозя финальный эпизод из «Сказания об убийстве ракшаса Баки»:
