Татьяна Мудрая - Паладины госпожи Франки

И англичане, которых разместили здесь же, в гостевом крыле здания.

Я глазел на площадь, уже почти пустую. Мелкими шажками ее пересекала женщина в юбке до щиколоток, какие носят простолюдинки, в короткой шубейке с капюшоном, небрежно накинутой на плечи, так что я увидел и темную вязаную фуфайку, схваченную широким поясом, будто…

Конечно. Только я подумал «будто у Франки», как это и впрямь оказалась она. Люпус ин фабула. Чертенок из табакерки. Что, кроме нее, в Гэдойне и женщин нету?

Я уже сделался так сообразителен, что не ору «Госпожа Франка!», едва ее завидев. Она сама подбежала и схватила меня за руки:

— О мой капитан! Мне доложили, что вы тут полируете спиной стенку. Идите за мной, вы мне позарез нужны.

Кажется, мы задержались на миг, воплощая пару влюбленных голубков, когда судьба внезапно настигла и обрушилась на нас в виде самого сэра Джейкоба, около чьих покоев мы, выходит, миловались.

Он выскочил из двери (не той, рядом с которой скучало несколько их слуг), заметно обеспокоенный. Огляделся, подошел к нам и схватил мою подружку чуть повыше локтя. Я хотел было предупредить его, но Франка остановила меня взглядом.

— Слушай, лапочка… Ба, да это моя старая приятельница! Ты, сдается мне, делаешь карьеру: из нищенок и побродяг в служанки. Вот что, ты мне надобна. Молодого лорда отравили на здешнем пиру.

— Тогда господину нужен врач, а не прислуга.

— Ты хочешь, чтобы я вспомнил, как ты меня обокрала?

— Как мне кажется, господин получил в обмен на свое серебро — чистое золото.

— Ну да, цепочку, которую ты уворовала раньше и боялась сбыть.

— Клеветать на ближнего своего для христианина непристойно и не к лицу.

— Я тебя выучу, девка, что следует говорить знатным, — он потянул ее за руку к себе, но Франка вывернулась так ловко, что едва не вывихнула ему запястье.

— Если я могу помочь — помогу и без рукоприкладства. Я, пожалуй, и слуга, да не ваша, господин Стагирит.

— Тогда иди, — он подтолкнул ее вовнутрь покоев. Она исчезла, затем вновь появилась.

— Угроза для жизни его блистательства миновала, тем более, что юный лорд вовсе не был отравлен. Он всего лишь жестоко поплатился за ваше английское пристрастие к пиву. А то, уважаемый сэр, и вовсе была брага, которую держат для гостей попроще. Она вкусна и легко пьется, но вот похмелье… Словом, вдругорядь, будучи в Гэдойне, употребляйте вино, а сейчас распорядитесь кому-нибудь заварить чаю покрепче. И, тезка, подшустри мне бадью воды и тряпку без лишней огласки.

Когда сэр Джейкоб, поняв, что обойдется без него, величественно удалился, я прошипел ей в ухо:

— Ради всего святого, озаботьтесь о своей репутации. Подтирать за пьяным…

— Моя репутация сама о себе позаботится. Она довольно крепко держится на ножках. А вот сэр Джейк… — она помедлила. — Вы вот что примите к сведению. Сам он так стыдится происшедшего, что и своим слугам о нем не говорит. Это надо уважить. Поспешите же!

Достать просимое оказалось легко, если притвориться человеком низкого звания. Здесь все такие чистюли, что поломойные причиндалы стоят в любой привратницкой.

Франка подхватила их и исчезла. Я ждал.

Когда она вышла, в руке у нее был соверен местной английской чеканки.

— Розенкранц c Гильденстерном подарили за скромность и молчание, — пояснила она, со знанием дела пробуя монету на зуб. — Ну, пуританское золото такое же твердое, как они сами. Здесь же добрая половина лигатуры! Подумаем, не стыдно ли подать эту штуковину нищим. А то лучше оставлю себе на память.

— А куда теперь? — спросил я, памятуя, что был ей нужен. Мы торопливо шли через площадь, всю в серой предутренней пелене. Или то был дым потухших ночных костров?

— Теперь, как сказал бы Шекспир, переменим декорации. И выйдем, тезка, в открытое море!

Говорил ли я, что зима была на диво мягка? Это также нам благоприятствовало. Всё выглядело, как предрождественская прогулка юных бездельников и бездельниц: нагрузили трюм съестным, завели туда десятка два лошадей, на корме растянули огромный войлочный шатер для чистой публики. Вся команда спала вповалку на весельной палубе, где не требовалось стольких усилий, чтобы сохранить животное тепло.

— Куда прокладывать курс? — спросил я у Зенда, старшего из Франкиных гвардейцев.

— Да проще простого, вам этот маршрут ведом, кэптен Роувер, — объяснил он. — В город Дивэйн, погостить на нашем купеческом подворье. Жизнь там нетрудная, нового для нас много, купцы гостеприимны: до конца снега, пожалуй, задержимся.

— А как же наша госпожа? Ее ведь в Дивэйне кое-кто видел… в другой роли.

Про Гэдойн я не обмолвился.

Зенд удивился:

— Подумаешь! Коли вы о том, что ее принимают за служанку, так она и будет в Дивэйне всего лишь одной из своих девушек.

На этом оригинальном словесном обороте он захлопнул своей немалый ротик, и я понял, что ехать мне придется, невзирая на риск. Да что мне: ни семьи не завел, ни дома! Зато в Дивэйне будет рядом кузен Вулф, и его друзья, и друзья наших общих друзей.

Так я снова попал в кальвинистскую столицу, где сильно затуманились мои прежние мимолетные связи и завязались новые, такие же случайные. Люди Франки и она сама не слишком заметно для местных жителей то уезжали из города в компании с купцами или сами по себе, то возвращались, заводили знакомства в нижнем городе, вне крепостных стен, где стояло подворье, — словом, развлекались кто во что горазд. Я же просиживал все дни в Верхнем городе, у Вулфа, в его уютном холостяцком гнезде, строенном в два этажа и крытом черепицей, узкоплечем снаружи и внутри уютном, как шкатулка, выложенная изнутри атласом и полная ювелирных безделок.»

Двор гэдойнских купцов в Дивэйне с точки зрения архитектуры — вывернутая наизнанку копия их знаменитой ратуши. Снаружи это высокий и распластанный по земле четырехугольник дома-крепости, дома-стены, с силой раздвинувшей соседние строения и прорезанной мелкими обрешеченными оконцами. Единственное украшение здесь — это резные дубовые ворота с накладками, заклепками, замками, засовами и прочей якобы старинной фурнитурой. В них проделана узкая пешеходная дверца — единственный лаз, через который одиночному гражданину только и можно проникнуть в середину каре. Зато здесь дом одет ажурной сеткой висячих галерей и лесенок светлого камня, и оттуда, натурально, без труда попадаешь во все помещения всех трех его этажей. Говорят, что это задумано не в угоду извечной склонности гэдойнцев ходить в гости, а из страха перед пожаром. Вот и кладовые с самым ценным товаром, хлебные амбары и часовня скучились в самой сердцевине, на почтительном расстоянии от стен, только по этой последней причине…