Татьяна Мудрая - Паладины госпожи Франки

— Фу, как скверно от тебя несет, будто от мужика!

Положим, ото всех тут пахло распаренным телом. Кое-кто из мужчин показывал фокус на поперечном брусе: раскручивался «мельницей» на обеих руках и когда уже набирал скорость, отнимал одну. Я боялся: сорвется — и его расплющит о стену кровавым месивом с костями. Но тут обороты замедлялись, и он, разжав свой мертвый захват, спрыгивал вниз на пробковый ковер.

Да, теперь я вполне понял тот случай со спицей: при мне все они протыкали вытянутыми пальцами тростниковые циновки, натянутые на стоячую раму, и ни царапины не оставалось на плотной и гладкой коже.

И еще было нечто совсем уж необычное. Каждый из них, включая на сей раз и Ноэминь, опускался на «свой» квадрат, охватив колени руками и подтянув их к подбородку: «погружался в себя». Как-то меня тоже усадили, и я вошел с ними в мир безупречной чистоты и тишины.

— Слова производят в мозгу шум, подобный шороху палой листвы, и мешают мыслям, — произнес кто-то у меня над ухом. Поправил мою позу и удалился.

Время плавилось, стиралось. Стены отодвигались в даль, потолок — в вышину, растворяясь в бледности зимних облаков. Я ни о чем не думал; вернее, думал ни о чем. И здесь пришли новые звуки: мышь домовито копошилась в углу, на улице монотонно вопил бродячий торговец и цыгане стучали в бубен со звонами. Под снежным покровом сонно росла трава и раскрывались фиалки. Крылья малых птиц свистели в холодном воздухе. Я обрел новый слух и новое зрение. Мир связался воедино тысячами нитей — живой, и пульсирующий, и раскрытый навстречу, как чаша, сложенная из двух рук с отогнутыми лепестками пальцев.

— …И небо в чашечке цветка, — тихо сказал всё тот же голос.

Тотчас же все начали потягиваться, вставать, перебрасываться шуточками.

— А из вас вышел бы толк, кэптен, — сказали мне. — Надо же, с первого раза так углубиться! Что значит человек искусства.

Откуда они все узнали, что я мечтал в юности быть свободным ваятелем?»

Отец Леонар. Медитация

«Благословен идущий…»

«Спустясь с гор, перед нами открылась цветущая равнинная земля…

Мой синтаксис безнадежно пророс галлицизмами, однако, в сущности, буквальный смысл фразы донельзя верен. Ибо степь в предгорьях Эро как бы стекает вниз со склонов острых вершин и пологих холмов, поросших яркой зеленью и алыми тюльпанами. От этого кажется, что мы принесли эту эфемерную красоту с собой — на подошвах чарыков и копытах коней. У моих юнцов глаза разгорелись при виде сего великолепия, а юницы мигом слезают с седел и начинают изничтожать растительность подобно гусеницам. Запрещать им, вдоволь насидевшимся под землей, не хватает духу. Что поделаешь, война сиротит всех подряд, не глядя ни на расу, ни на пол, ни на лета. Нам уже давно приходится, вопреки исламской традиции, обучать девочек возрастом от восьми до пятнадцати лет вместе с их сверстниками. И обучать совершенно тому же, разве что некоторым темам более скрупулезно, а иным — пробегая галопом. Меня больше всего поражает, что у нас не возникает почти никаких трудностей с дисциплиной и чистотой нравов: очевидно, из-за военной обстановки. Через границу мы пробивались с боями, кое-кто из мальчишек постарше… Эх, не будем о грустном.

Началось всё опять-таки с моих детей. Собственно, с их исторических штудий, которые обычно разыгрываются как спектакль, комедия дель арте, причем иллюстрацию событий всё чаще подменяет вольная вариация на тему. Нас волнует не то, что произошло, а — что могло ли произойти, если бы главный персонаж драмы принял иное решение или сказал иные слова. Властитель не всегда предугадывает последствия своих шагов: наши же ученики эти последствия олицетворяют и облекают в плоть.

Зачем им всем понадобилось касаться не остывших ран, а свежей? Что нашло на Шайнхора-ини, водителя игры?

— Вот вы, Лев, — его палец уткнулся в мой мудрый лоб. — Мы подошли к землям кагана эроского, руку которого держит и лижет Алпамут, и зажаты меж двух союзных государств. Есть ли для нас достойный исход?

— Государи могут заключать союз или враждовать, но брат всегда поможет брату, — провещал я, слегка вздрогнув от неожиданности.

Он высоко поднял бровь. Потом его глаза засмеялись и потеплели, и он произнес:

— Вы отличная нянька, Лев, и превосходно обучаетесь другим умениям. Быть может, вас позовут опекать человека взрослого и сильного… сильного во всем, кроме того, что важней прочего для нас, детей дня.

— Я отдал себя братьям Раковины по доброй воле, но не люблю загадок; и ведь мне осталось еще два года ученичества, мой доман, — ответил я. На том дело и кончилось.

А потом мы вошли в северные земли Эро, принадлежащие кагану в той же мере, в какой и гябрам, поклонникам не одного пророка Мухаммада, но также Огня и Зеркала, и, как говорят, гябрам даже более, чем кагану. Рыжие цветы свисали из-под тафий мальчиков и из вырезов девичьих безрукавок, охапки их были перекинуты через луки седел и воткнуты в переметные сумы: нежный и горячий запах издавали они под напором солнечного света. Ночью же все тюльпаны, растущие и сорванные, закрылись и потухли, а посредине каждого из наших лагерей зажглись костры, столь похожие на пламенные цветы. И вдали тоже горели огни, не такие, как наши: более ровные и бледные. Днем они не гасли, только становились менее различимы.

Мы шли к тем дальним огням, и щедрая земля пела под нашими ногами: «Благословен грядущий во имя Господне…» Благословен, кто выступает по пути Бога, и стратены, и дети стратенов, и Шайнхор, и Однорукий леген, и Барс…

Так шли к соединению два могущественных Братства.»

Рассказ Френсиса

«Как-то незаметно прокатились почти четыре года. Мы все занимались обыденными делами: торговали, охраняли и кое-чему обучались. Я самолично, помимо сидения на «шахматном» полу, овладел умением стрелять из арбалета по неподвижной мишени и слегка усовершенствовался во владении саблей и прямым клинком. Герцогская чета разъезжала по стране, изредка вместе, чаще поврозь, и дела у них также были разные. Кстати, тот портрет госпожи Франки сняли, очевидно, дабы не смущать других, как однажды меня. И сама она не появлялась в доме Даниэля почти никогда.

Ну и, конечно, Яхья всё хорошел, а горькая Ноэминь всё дурнела: волосы из каштановых делались откровенно рыжими, а носик тяжелел и приобретал сугубую горбоносость.

Плавное и монотонное течение времени омрачено было за эти годы единственным торжеством: в разгар четвертой зимы по санному пути прибыла делегация. Наследник лорда-премьера англичан в сопровождении одного из ближних советников и изрядного количества свиты. Сэр Эйтельред Аргалид, сэр Джейкоб Стагирит и иже с ними.