Елена Хаецкая - Здесь был Баранов

Те, на холме, сразу исчезли. Он их больше никогда не видел и не слышал.

Когда Тищенко с трудом разлепил воспаленные глаза, он увидел, что наступила ночь. Луна светила ярко, как фонарь. После шума сражения и треска выстрелов, после рева двигателей, не смолкавшего у Герки в ушах, вдруг наступила тишина. И эта тишина была мерным и спокойным плеском ночного моря, которое бесконечно уходило и никогда не могло уйти навсегда от этого песчаного берега. Герка больше не сопротивлялся усталости. Он заметил костерок, трепетавший под обрывом, и напрягая последние силы, добрался до него.

На толстой коряге, один конец которой был засунут в огонь, уютно расположился тот самый негодяй, что ударил Герку на берегу. Заметив сюковца – оборванного, с мутными светлыми глазами на закопченной физиономии – незнакомец прищурился с явным удовольствием и жестом предложил Герке сесть. Космопроходчик повалился возле костра и долго возился, пристраиваясь на клочке травы под обрывом. Огонь потрескивал в ночной тишине негромко и вкусно. Во всем этом было что-то из пионерского детства. Что-то земное, родное, сладко-тревожное.

И вдруг Герка явственно ощутил то, что неосознанным предчувствием витало в воздухе и незаметно, исподволь, оформлялось в ясную и простую мысль.

ЛУНА.

Все эти дни стояла дождливая погода, туманы, облака, а они были слишком заняты починкой корабля и нелепой войной с местными жителями. Координаты, как они полагали, были им известны, они находились в галактике имени Третьего Закона Ньютона, сомнений ни у кого не было, да и быть не могло. Может быть, поэтому они ни разу не предприняли серьезных попыток пробиться сквозь тучи и изучить звездное небо. Эту задачу они оставили грядущим экспедициям, которые прибудут по их следам, оснащенные соответствующей техникой.

А сегодня была ясная ночь. Впервые. На небе сверкали звезды Северного полушария. Герка сосчитал светлые точки ковша Большой Медведицы, нашел Полярную и «дабль-вэ» Кассиопеи. Земля, северное полушарие. Где же я, господи? Почему тут луки, стрелы, копья какие-то? Это же не Полинезия, не Африка, тут не папуасы – белые. В каком же я веке? А может, это другое пространство? Со сдвигом?

«Сам ты со сдвигом», – отчетливо проговорил в его мозгу голос Вани Терочкина. Герка даже вздрогнул и оглянулся в поисках любимого командира. Но увидел он свои обгоревшие руки, и снова его уши заполнились ревом двигателей. Герка склонился лбом к коленям и громко заплакал.

Незнакомый человек легко поднялся на ноги, постоял над ним, потом взял его за волосы и заглянул в черное геркино лицо. Слезы проложили на щеках светлые грязноватые полосы. Незнакомец хмыкнул, развернул Герку раной к свету и быстро осмотрел обломок стрелы, после чего оторвал от своего плаща длинную полосу, отломал от коряги сучок попрочнее и перетянул геркино плечо жгутом. Герка задохнулся. Незнакомец раздвинул рану и выдернул обломок, после чего наложил повязку и снял жгут. Сразу стало легче жить. Герка почувствовал, что руки незнакомца подкладывают ему под голову что-то мягкое. Ночь была теплая и добрая. Герка то проваливался в сон, то просыпался, разбуженный болью. Он видел, как костерок потихоньку угасает, волны жара все реже пробегают по черным углям, а незнакомец мирно спит, разбросав во сне руки. Герка сам не заметил, как заснул, измочаленный свалившимися на него переменами и открытиями.

Машину времени установили в Знаменной комнате СЮКа. Возле нее было организовано круглосуточное дежурство, и юные сюковцы завоевывали право заступить на эту почетную вахту успехами в учебе и общественно-полезном труде. Поскольку подобные путешествия во времени не имели еще прецедента, срочно были разработаны инструкции по ТБ, ОПБ и СМП, «Правила поведения в открытом времени» и «Уложение о примерном распорядке дня в чуждой ОЭФ». Все эти документы были вручены Диме с повелением выучить, сдать экзамен, расписаться в ведомости и отправляться. На том, чтобы именно Баранову доверить участие в эксперименте, настоял Иван, и Дима был ему бесконечно признателен.

Теперь Баранов сидел на своей койке, скрестив ноги, и сдавленно зевая, изучал инструкции, поражаясь нечеловеческому трудолюбию сотрудников космобазы. Вишняков вкусно шуршал толстой книгой с оторванным корешком, зачитанной и замусоленной. Внешне она напоминала детектив, взятый в районной библиотеке.

– Евгений Петрович, – сказал Дима, нарушая молчание. – Как вам такое: «Основой поведения в чуждой ОЭФ должна быть твердая убежденность в торжестве сюковских идеалов, нетерпимость к проявлениям рвачества, эгоизма и другим антиподам коммунистической морали»?

Вишняков, увлеченный чтением, остался равнодушен и только спросил, высунувшись из книги:

– Что такое ОЭФ?

– А черт его знает, – буркнул Дима. – Здесь не сказано.

– А, – протянул Вишняков без всякого интереса и снова погрузился в свою книгу.

Диме стало завидно, и он начал приставать:

– Евгений Петрович, а что вы такое читаете?

– Евангелие, – проворчал Вишняков, не отрывая глаз от страницы. – От Марка.

– Дайте! – возопил Дима. – Я никогда в жизни не видел Евангелия!

– Не дам, – равнодушно ответил начальник.

– Я только потрогаю.

– Вам вредно, Вадим.

– Почему? Почему вредно?

– Потому что. Изучайте свою инструкцию, а то они вас еще не возьмут с собой.

– Жалко, да? Что я с ним сделаю за одну минуту?

Вишняков опустил книгу на колени.

– Вот привязался. Говорю же: нельзя вам это читать. Это такая книга, из которой морально нестойкий человек вычитает что-нибудь вредное. Вы, например, точно вычитаете, что можно не умываться.

– А что, Христос не умывался? – с живым любопытством спросил Дима, и Вишняков немедленно завздыхал:

– Ну вот, начинается…

Баранов печально уткнулся в пухлый машинописный том. Он вдруг живо представил себе, как Христос, плюнув в пыльную ладонь, обтирает ее о пыльную же рубашку. И это все, что я знаю о Спасителе человечества, мрачно подумал Баранов. И пробубнил:

– Держите массы в неведении и мраке, как настоящий рабовладелец…

Вишняков снова опустил книгу.

– Хотите совет? – сказал он. – Читайте внимательнее свою инструкцию. Вы обязательно должны полететь. Это для вас очень важно. – Он помолчал и добавил: – Соглашайтесь на любые их условия.

Баранов подумал, что это проще простого. Вряд ли весь СЮК вместе взятый может изобрести нечто такое, что было бы для него, Димы, неприемлемо. Несмотря на определенный жизненный опыт, Баранов был еще слишком юн и явно недооценивал возможности СЮКа.

Экзамен Дима выдержал на троечку. Комиссия укоризненно качала головой, вздыхала, созерцала потолок и всем своим видом показывала Диме, что троечка его – липовая и что сделка с совестью дается ей, комиссии, с огромной затратой душевных сил. Баранов, по тупости своей, остался совершенно нечувствителен ко всем этим психологическим тонкостям. Однако его безразличие как рукой сняло, когда он услышал, что в Гераклею он отправится не один.