Стивен Браст - Пятьсот лет спустя

– Аудиенция окончена. Оставьте нас.

– Да, сир. – Адрон поклонился, отступил назад и в сопровождении дочери вышел.

Кааврену вдруг захотелось зааплодировать, но он поборол столь нелепое желание и посмотрел на его величество – проверить, не собирается ли тот отдать приказ об аресте человека, вызвавшего у него приступ раздражения. Уголки рта императора дрожали от возбуждения, зубы были так крепко сжаты, что тиасе стало жаль своего сюзерена. Еще мгновение – и приказ об аресте прозвучал бы.

Однако его величество откинулся на спинку кресла и вздохнул. Его вздох был подхвачен собравшимися придворными, после чего все посмотрели вслед двум удаляющимся драконлордам, которые миновали пост гвардейцев у дверей Портретного зала и исчезли за поворотом, оказавшись в сравнительной безопасности.

Его величество между тем сделал знак Кааврену и поднялся. Подданные едва успели вскочить на ноги, как император в сопровождении своего капитана уже вышел из комнаты через Зеркальные двери.

– Господин Кааврен, – промолвил его величество, когда они пересекали широкий коридор.

– Да, сир, – отозвался тиаса, стараясь не отставать.

– Он не стал отрицать обвинение.

– Верно, сир.

– Более того, он практически похвалялся своим преступлением.

– И это верно, сир.

– В присутствии всего двора!

– Да, сир.

– Что ж, арестуйте его. Посмотрим, сможет ли он нам дать столь дерзкий ответ, когда над его головой окажется Орб. Занятия древним волшебством караются смертью.

– Да, сир.

Через несколько шагов они подошли к лестнице из отличного зеленого мрамора, ведущей в Седьмую комнату. Поднимаясь по ступенькам, император сказал:

– Так что?

– Да, сир?

– Мне кажется, я отдал вам приказ.

– Совершенно верно, сир.

– Ну, у вас есть еще какой-то вопрос?

– Сир, мне действительно нужно задать вопрос, если только ваше величество позволит.

Император остановился у двери в Седьмую комнату.

– Хорошо, – сказал он.

– Предполагаю, ваше величество, – проговорил Кааврен, – что вы знали правду до того, как начали расспрашивать герцога, – в противном случае, не затронули бы эту тему, не так ли?

– Ну?

– Сир, мне непонятно, почему Адрона не арестовали раньше.

– Почему? Он ведь наследник трона от Дома Дракона, и его арест ускорит... – Тортаалик не закончил предложения и нахмурился.

– Да, сир? – спросил Кааврен.

– Если он докажет свою невиновность, – снова начал император, – то его арест... – Он замолчал и погрузился в размышления.

– А если он виновен? – продолжал Кааврен.

Его величество сердито посмотрел на капитана, потом глубоко вздохнул:

– Если он виновен, то его арест приведет к волнениям представителей всех Домов и задержит принятие решений относительно выделения средств для казны Империи. – Тортаалик помрачнел еще сильнее. – Он ведет опасную игру, капитан.

– Сир, так что относительно его ареста?

– Я отменяю свой приказ. Временно.

– Да, сир.

Его величество внимательно посмотрел на Кааврена.

– Вас сильно изменили последние тридцать часов, – заметил он.

– Сир? – ответил Кааврен, придавая лицу удивленное выражение.

– Вчера у вас не хватило бы дерзости подвергать приказы императора сомнению.

Кааврен поклонился:

– Вчера, сир, это не входило в мои обязанности.

Его величество задумчиво кивнул, прислонился к дверям Седьмой комнаты и закрыл глаза, словно на него вдруг накатила волна страшной усталости.

– Знаете, капитан, – очень тихо проговорил Тортаалик, – сведущие в истории люди утверждают, будто ближе к концу своего правления императоры моего Дома становятся слабовольными, иногда взбалмошными властолюбцами, а порой забывают об Империи в поисках наслаждений.

– Слышал об этом, сир.

Тортаалик кивнул:

– И я тоже. Приняв Орб, я поклялся, что со мной ничего подобного не случится. Я пытался контролировать свои желания, постарался назначить на важные посты надежных людей и боролся со своей вспыльчивостью. И все же, капитан, в такие моменты, как сейчас, чувствую, что моя судьба берет надо мной верх. Будто какие-то неведомые могущественные силы влекут меня к пропасти.

Кааврен посмотрел на императора, словно видел его впервые, и неожиданно ощутил, как во времена своей юности, что беззаветно предан его величеству. Чувства, притупленные долгими однообразными столетиями, вернулись. Тиаса опустился на одно колено, взял гладкую наманикюренную руку его величества в свою жесткую от постоянных упражнений со шпагой ладонь и сказал:

– Сир, только судьба знает окончательный исход битвы, но я уверен, того, кто не сдается, ждут величие и слава. И еще вы должны помнить: вам не придется вести свою борьбу в одиночестве.

Император кивнул, и Орб засветился мягким зеленым светом – его величество расправил плечи.

– Да, – согласился он. – В том, чтобы не сдаваться, есть утешение и слава. – Тортаалик жестом попросил Кааврена подняться. – Идите, капитан, и отыщите Джурабина. Передайте, что мне нужно с ним поговорить.

Кааврен встал, поклонился и быстро отвернулся – он не хотел, чтобы его величество увидел слезы, неожиданно брызнувшие из глаз солдата.

ГЛАВА 7

В то время как Кааврен выходил из Седьмой комнаты, в полулиге от него старина Пэл, носивший теперь имя Гальстэн (впрочем, мы, по примеру Кааврена, будем по-прежнему называть его Пэлом), уселся на большую желтую подушку в отдаленной комнате, находящейся все же на территории дворца. Помещение было не слишком-то просторным и могло похвастаться двумя крошечными квадратными окнами, одно из которых выходило на север, на круглые башни мрачного и таинственного Крыла Атиры, а другое – на маленький садик с террасой. Из мебели здесь стояли обычная кровать, простой письменный стол и стул; полки с книгами по философии и истории Доверительности занимали целую стену. Кроме того, тут имелась желтая подушка, мы уже о ней упоминали, а также удобное, хотя и скромное кресло.

Должны сразу пояснить, что кроме Пэла здесь находились хозяйка комнаты – красивая смуглая женщина-атира средних лет, одетая в цвета своего Дома, к которой обращались «ваша доверительность» или по имени – Эрна, и бледный молодой человек (лет двухсот) в коричневом и желтом Дома Джагала. Его звали Лисек.

Эрна праздно уставилась в одно из окон; казалось, ее совершенно не занимает разговор или, точнее, допрос, который Пэл учинил Лисеку. Выражение лица Пэла было суровым, Лисек упрямо хмурился.