Стивен Браст - Пятьсот лет спустя

Что до характера Алиры, свидетельств совсем мало, и мы считаем это существенным недостатком творчества тех придворных поэтов, которых не занимало, что на самом деле представляет собой Алира, словно ее физическое совершенство затмевало все остальное. Однако известно, будто она отличалась гордым, вспыльчивым нравом и держалась дерзко со всяким, кто мешал ей делать то, что она хотела. К чести Алиры следует добавить: ее никогда не интересовало, какое положение занимает несчастный, умудрившийся навлечь на себя ее гнев.

Надеемся, читатель приметит другие достоинства и недостатки Алиры в процессе развития событий. Для нашего повествования достаточно подчеркнуть, что Кааврен оказался совершенно неготовым в тот момент к исполнению своего долга, – и если бы его величеству угрожала опасность...

Но никакой угрозы для его величества не возникло, Кааврен через несколько мгновений пришел в себя, оторвал взгляд от Алиры и снова принялся изучать зал. Адрон между тем сказал:

– Сир, прошу у вашего величества разрешения представить вам мою дочь, Алиру э'Кайран, графиню Лимтерак.

Его величество поклонился, а Орб, к удовольствию сплетников, приобрел светло-голубой, почти белый цвет – оттенок, который свидетельствовал о том, что его величество старается тщательно контролировать эмоции. Кое-кто из придворных принялся разыскивать глазами императрицу, чтобы посмотреть на ее реакцию, но Ноймы в зале не было. Кааврен тоже заметил реакцию его величества, впрочем, от него не укрылось и то, что на Джурабина, стоявшего по правую руку от императора, Алира тоже произвела большое впечатление.

Его величество поклонился сначала Адрону, а потом Алире и сказал:

– Мы с радостью приветствуем вас в Драгейре, ваше высочество.

– Благодарю вас, сир.

– Как обстоят дела в ваших владениях?

– Все спокойно, сир.

– Мы рады это слышать.

И тут Джурабин склонился к уху его величества и что-то прошептал. Император внимательно его выслушал, нахмурился, повернулся к Адрону и сурово спросил:

– Спокойно, вы говорите?

– Абсолютно, сир, – ответил Адрон, который, казалось, не обратил ни малейшего внимания на поведение премьер-министра.

– Значит, полученные нами сведения о стремительном увеличении числа разбойников, охотящихся на дичь во владениях вашего высочества, не соответствуют действительности?

– Дичь, сир?

– Я говорю о волках, ваше высочество.

– О волках, сир? Волков иногда считают опасными. Облавы на них организовывают. Но какая же это дичь?

Орб потемнел, а вместе с ним помрачнело и лицо Тортаалика.

– Мне кажется, вы позволили себе сделать саркастическое замечание в адрес вашего сюзерена?

– Ни в малейшей степени, сир, – с поразительным хладнокровием ответил Адрон, и Кааврен вдруг вспомнил об Айриче, а потом и о теплых чувствах, связывавших много лет четверку друзей и Адрона э'Кайрана.

– Я не мог не обратить внимания, – заметил его величество после некоторой паузы, – что вы сказали «считают».

– Да, сир? Вашему величеству не нравятся эти слова?

– Совсем не нравятся. Они неопределенные, а я предпочитаю, когда мысли выражают ясно.

– Если ваше величество снизойдет до объяснений...

– Вы не сообщили о том, кто так считает.

– Ах вот оно что. Ну, сир, например, я... а также все, кто живет в тех краях.

– Все? Значит, ваше высочество имеет в виду крестьян?

Казалось, Адрон пожал плечами – при этом он даже не пошевелился.

– Да, крестьяне, сир, и многие другие.

– Но разве волки не принадлежат вам?

– Принадлежат, сир.

– Однако вы одобряете, что крестьяне их уничтожают?

– Сир, волки нападают на домашних животных, которые находятся во владении крестьян, те лишаются возможности отдавать мне мою долю.

– И как долго ваше высочество придерживается такого мнения?

– Как долго, сир?

– Да. Я спрашиваю вас об этом, потому что до нас дошли слухи, будто вы пытались остановить уничтожение волков, пока не началось настоящее восстание крестьян, охватившее все ваши владения.

И снова Кааврену показалось, что Адрон пожал плечами, оставаясь абсолютно неподвижным.

– В ваших словах, сир, есть доля правды – я действительно предпочел полное истребление волков гибели крестьян, которые выращивают домашний скот.

– И вы называете положение в ваших владениях мирным? Получается, вы, владелец одного из самых крупных наделов в Империи, не в состоянии контролировать своих крестьян?

– Если ваше величество позволит, – спокойно продолжал Адрон, – я вижу большую разницу между уничтожением волков, с одной стороны, и нападением на мою персону и убийством вассалов – с другой.

Кааврен взглянул на Алиру и отметил про себя: «Ей еще предстоит пройти долгий путь, прежде чем она научится скрывать свои эмоции; если бы ее мысли были поступками, мне бы пришлось арестовать Алиру за покушение на императора».

Следует сказать, что его величество вел себя ничуть не лучше, – его явно не устраивали ответы Адрона, и Орб не только испускал красноватое свечение, но и начал намного быстрее вращаться вокруг головы Тортаалика – император пребывал в крайнем возбуждении.

«Возможно, – подумал Кааврен, – мне прикажут арестовать Адрона. Ну, если приказ будет отдан, я незамедлительно его выполню. И об этом герцогу, хоть он и драконлорд, надо было вспомнить, прежде чем раздражать его величество».

Приказа такого, однако, не последовало, а вместо этого его величество выпалил:

– А что вы скажете, Истменсуотч, о донесениях, в которых говорится, якобы вы пробуете свои силы в древнем волшебстве, объявленном вне закона со времени основания Империи?

Обвинение будто бы застало Адрона врасплох, поскольку его брови приподнялись, глаза округлились. Впрочем, он быстро пришел в себя и ответил:

– Сир, всякий, кто хоть немного меня знает, заверил бы ваше величество, что подобные донесения лживы.

– В самом деле? – надменно переспросил император.

– Да, сир. Всем известно, что я никогда не был дилетантом.

Придворные ахнули; Орб потемнел еще сильнее, а его величество, обычно отличавшийся бледностью лица, покраснел, словно пытался соответствовать символу своей власти. Тортаалик вздрогнул и пробормотал:

– Аудиенция окончена. Оставьте нас.

– Да, сир. – Адрон поклонился, отступил назад и в сопровождении дочери вышел.

Кааврену вдруг захотелось зааплодировать, но он поборол столь нелепое желание и посмотрел на его величество – проверить, не собирается ли тот отдать приказ об аресте человека, вызвавшего у него приступ раздражения. Уголки рта императора дрожали от возбуждения, зубы были так крепко сжаты, что тиасе стало жаль своего сюзерена. Еще мгновение – и приказ об аресте прозвучал бы.