Вадим Храппа - Ульмигания

— Скажи им, — прошипел он. — Я сдеру с них кожу и отдам вайделоту на барабаны, если они не выдадут золото. Я спрашиваю об этом в последний раз.

Керша-вайдиат спросил, но миссионер не унимался и продолжал уговаривать князя на крещение. Он даже рассказал, что если этого не случится, то и Вепрь, и все его племя будет жариться в аду.

— Где же взять такой большой вертел, чтобы насадить на него весь мой народ? — усмехнулся князь, услышав перевод.

Самбы стали смеяться вместе с вождем. Дети начали кидать в пленников камни и глину, но Вепрь поднял руку, и те притихли.

Князь решил, что христиане — это именно та жертва, которой сейчас не хватает Перкуну. Их поволокли к сухостойной сосне на окраине деревни, а Дилинга — в его стеге. Он поискал глазами Балварна, но того не было видно.

В ушах Дилинга еще не успели стихнуть крики сгоревших заживо миссионеров, как за ним прибыл человек от Верховного Жреца.

Глава 20

Главным было — задержать воина на дороге в Страну предков, не дать ему сделать еще один шаг. Виндия видела, как тянет, засасывает того в бесконечность. К вечеру ей удалось найти общий язык с Арелье Пикола,[47] и они договорились о перемирии. Когда он, устав бороться с вайделоткой, отступил чуть-чуть, Виндия резким движением попыталась повернуть раненого лицом к себе. Но сил у нее осталось так мало, что этот порыв едва не стал роковым для обоих. Дыхание ее сбилось, в глаза ударила тьма крыльев Арелье, и Виндия почувствовала, что сейчас рухнет на витинга, и они оба провалятся в смрадное чрево преисподней. Отпрянув, она, как в водоворот, нырнула вниз и в сторону и всплыла в действительности.

Ей следовало бы посмотреть на подопечного, проверить, не сломала ли она то, что выстроила за день. Но Виндия лежала на холодном глиняном полу, дрожала от озноба, а в глазах ее, как облака, гонимые сильным ветром, сменялись воспоминания, которые, как ей казалось, она давно прогнала из памяти.

Вот она — маленькая, трясущаяся от страха девочка — стоит перед Кривой, и тот щупает, мнет ее взглядом…

Вот белый жеребец бога Лиго,[48] и она на нем — гордая своей ролью жрицы и юным телом, открывшимся восхищенной толпе… Впервые она вспомнила то, что не вспоминала никогда, — своего ребенка, которого даже не успела разглядеть, его сразу отняли и принесли в жертву. Крива, благоволивший к ней, скрыл от людей грехопадение жрицы, и Виндия тогда не умерла. Она вспомнила далекий каменистый, остров, куда ее отвезли морские волки, его некрасивых простодушных обитателей… Холодные длинные темные зимы…

Виндия подняла руку и указательным пальцем надавила на точку над переносицей. Видения исчезли.

Она встала. Рубаха была мокрой от пота и липла к телу. Но прежде чем заняться собой, Виндия наклонилась к рутену. Жизнь замерла в нем и еле прослушивалась слабыми шорохами, но уходить пока не собиралась. Виндии еще предстояло залечить раны, после этого она могла бы заняться возвращением воина к земному существованию. Работа многодневная и тяжелая, но уже не настолько опасная для нее самой, как та, что она сейчас проделала. Опасность была в другом. Вайделотка чувствовала, что вязнет в связях с этим смертным. Она опять подумала о том, чтобы отнести его людям — пусть сами решают судьбу подобного себе. Но поняла, что не сделает этого. Малдай бередил в Виндии что-то, чего она, при всем своем великом знании, никогда не ведала. Что-то, что в ней спало, — цветное и щемящее…

Вайделотка вышла из хижины, быстрым шагом взобралась на дюну и, сбежав к морю, бросилась в него. Вода вцепилась тяжестью в ее рубаху, и та соскользнула с Виндии, как старая змеиная шкура.

Глава 21

Белый Ворон сдержал слово, данное Дилингу, послал своих людей на косу. Те вернулись обескураженные. Тщательно обыскав место сражения и ближайшие заросли, воины не нашли Торопа. Он исчез.

— Как исчез?! — удивился Балварн. — Куда?

Витинги не знали, что ответить. Пропало не только тело Торопа, но даже следы его пребывания на поляне. Трава в том месте, где упал русский, была не примята, и казалось, что ни одна капля крови из тех страшных ран, что ему нанесли, не стекла на песок. Русский исчез, будто его и не было вовсе. Балварн не стал спрашивать о хищниках — если б они навестили труп, витинги прочли бы это по следам.

— Там где-то живет старая вайделотка, — вдруг вспомнил Балварн. — Может, она погребла его?

Витинги подумали и об этом, но, проплутав по дюнам, не смогли найти оврага, где, как считали куры, жила воплощенная Лаума. На обратном пути люди Балварна заехали в деревню Карвейта. Ничего, кроме того, что варм с чужеземцем и женщиной с черными волосами проследовали на север, а обратно не возвращались, куры не знали. На расспросы о вайделотке, живущей в песках, они отвечали сбивчиво и невнятно, хватались за покунтисы и шептали заклинания.

Поделиться недоумением с вармом Балварн не успел. Выяснилось, что Вепрь уже отдал Дилинга Криве. Возмущаться тем, что об этом не известили Балварна, было бессмысленно — вождем был не он. Однако Белый Ворон еще надеялся встретить Дилинга. Он собирался в Ромову просить об исполнении Верховным Жрецом обещания дать ему право на собственный род. Возможно, там удалось бы поговорить и с Дилингом.

Эти расчеты не оправдались.

Крива принял Балварна благосклонно. Сказал, что давно следит за его подвигами и не видит ничего, что мешало бы Белому Ворону занять достойное его место князя. Воодушевленный радушием Кривы, Балварн попробовал заговорить о Дилинге.

— Дилинг из вармов? — удивился Крива. — Никогда не слышал о таком.

— Как?! — вырвалось у Балварна. — Разве не за его поимку…

— Ты славный воин, — оборвал его Крива. — И будешь мудрым вождем. Иди, строй свою деревню на земле самбов.

Низко поклонившись, Балварн покинул алые чертоги Верховного Жреца. Он понял, что Крива затеял игру, правил которой не дано знать воину, даже получившему титул вождя.

Но Балварн ошибался. Не Верховный Жрец пруссов начал эту игру, а совсем другой человек, о существовании которого витинг знал только понаслышке.

Глава 22

«Итак, Конрад… он часто водил ятвягов, сковитов, пруссов, нанятых за деньги, на сандомирские земли, подвергая их разграблению и опустошению. Яростно сопротивлялись жители Кракова и Сандомира…

Во времена этого Конрада по его призыву… языческий народ впервые начал опустошать Польское королевство. Ведь упомянутый Конрад щедро наградил язычников, помогавших ему. Но он не остался безнаказанным…»[49]