Кейт Эллиот - Собачий принц

Молоды ли послушницы? Почти наверняка. Как и он, большинство из них помещены сюда родственниками, чаще по собственному желанию, иногда — против воли, но еще в юном возрасте.

Красивы ли послушницы? Возможно. Сразу же по прибытии сюда он поставил перед собой цель узнать имя каждой послушницы. Это позволяло ему не сойти с ума, хотя он и понимал, что нарушает действующие в монастыре правила.В этот момент его товарищ по первому году послушания, Болдуин, закончил выковыривать бритвенным ножом грязь из-под ногтей и воткнул лезвие в крошечную щель между двумя досками. Он пытался тщетно, по мнению Айвара, расковырять щель. Упорству светловолосого юноши можно было только позавидовать.

Рядом с Айваром грузно плюхнулся Эрменрих. Он мерз на осеннем ветру, который Айвару принес желанную прохладу после жаркого лета. Самый толстый из четверых приятелей, Эрменрих был наиболее восприимчив ко всякого рода простудам и насморкам. Вот и сейчас он кашлял и вытирал слезящиеся глаза, искоса наблюдая, как Болдуин возится с досками.

— Где-то должно же быть слабое место, — пробормотал Эрменрих, ковыряясь под ногтями, где скопилась грязь с огорода, овощи с которого были уже убраны. Хатумод говорит, что все первогодки находят Болдуина очень симпатичным.

Хатумод была двоюродной сестрой Эрменриха, послушницей второго года. Она и Эрменрих каким-то образом умудрялись поддерживать связь, и Айвар очень хотел узнать, как им это удавалось.

— А что сама Хатумод думает о Болдуине? — спросил Айвар.

— Не говорит.

Болдуин посмотрел на них, ухмыльнулся и продолжил ковырять забор.

Он был доволен своей внешностью, но именно из-за нее, если, конечно, ему верить, он и угодил в монастырь. Он был, пожалуй, самым смазливым парнем из всех, кого когда-либо видел Айвар. Если не считать брата Хью.

О боже! При мысли об этом мерзавце Хью Айвара начинала душить ярость. Он попытался освободить Лиат, но оказался обманутым и в результате угодил в этот капкан. И все из-за этого самовлюбленного и наглого ублюдка, красавчика Хью. Что случилось с Лиат? Может быть, она все еще любовница этого гада? Во всяком случае, Ханна, кажется, с ней.

Айвар не считал себя вправе упрекать Ханну, что последовала за Лиат, а не за ним. Лиат она была нужнее, чем ему. Все равно в Кведлинхейме он не мог общаться ни с одной женщиной, кроме матери Схоластики. Он прибыл сюда с двумя слугами, которые чистили его одежду, вместе со слугами других послушников убирали спальню и занимались работами по монастырю, на которые у него самого не хватало времени, так как в качестве послушника первого года он должен был молиться и учиться. Если бы он прибыл с Ханной, ее направили бы на кухню или в прачечную, он бы ее никогда больше не увидел. Уж лучше пусть она останется с Лиат.

Он тяжело вздохнул.

Эрменрих тронул его за локоть, хотя послушники не имели права прикасаться друг к другу, не могли завязывать дружеские отношения, симпатизировать друг другу. Они должны были полностью посвятить себя служению Богу.

— Опять думаешь о ней ? Она была такой же красавицей, как Болдуин?

— Совершенно не похожа! — Возражая, Айвар улыбнулся. Эрменрих всегда вызывал у него улыбку. — Она, во-первых, не блондинка.

— Темная, как герцог Конрад Черный? — спросил Болдуин, не отводя глаз от забора. — Я однажды виделся с ним.

— Виделся с ним? — удивился Эрменрих.

— Ну если точнее, то просто видел его.

— Не знаю, похожи ли они, потому что никогда не видел герцога Конрада. А почему он Черный?

Его мать родом с Востока. Она принцесса из страны Джинна. — Болдуин всегда имел обширный запас сплетен о дворянстве Вендара и Варре. — Ее подарили какому-то из Арнульфов, не помню которому. Какой-то султан подарил. Конрад Старший, бывший тогда герцогом Вейланда, положил на нее глаз, а так как Арнульф ему был чем-то обязан, то он и попросил у него девочку. Она была еще совсем дитя, но уж очень хороша, все так говорят. Конрад воспитал ее как добрую дайсанитку: она была из племени язычников-огнепоклонников. Когда она подросла, он сделал ее своей наложницей, и она, единственная из всех его жен и любовниц, родила ему сына. Наверное, знала какое-нибудь восточное колдовство, потому что, как говорят, Конрад не имел детей из-за проклятия, наложенного на него одной из Погибших, которую он изнасиловал еще в молодости. Эрменрих снова кашлянул и приподнял бровь.

— Ты мне не веришь? — спросил Болдуин. Он дернул щекой, пытаясь подавить ухмылку.

— И что случилось дальше? — спросил Айвар, который пытался представить себе эту девушку Джинна, но видел в своем воображении Лиат. Мысль о ней причиняла боль.

— Сына, которого она родила, Конрада Второго, мы знаем как Конрада Черного. Он и унаследовал герцогство после смерти отца. Она еще жива, эта женщина Джинна. Я не знаю ее прежнего, языческого имени, но ее окрестили как полагается и дали имя Мария или Мариам, что-то вроде этого.

— Они позволили незаконнорожденному унаследовать титул? — скептически спросил Эрменрих.

— Нет, зачем же. К концу жизни, когда пришло время назначить наследника, Конрад Старший заявил, что был женат на ней уже давно. Первая же дьяконица покорно зарегистрировала брак так, что потом оказалось, что новобрачной было десять лет, когда она вышла замуж. Пришлось папе Конраду отвалить тамошнему епископу солидный кус земли, и та признала, что Бог благословил этот союз еще до рождения ребенка. Смотрите! Я проделал дырку! — Он нагнулся и уперся своим красивым носом в забор, прильнув одним глазом к крохотной щелке. Но тут же встал, качая головой. — Прыщи! Все, что я смог увидеть, — это прыщи и бородавки. Я так и думал, что все они окажутся прыщавыми.

— Дражайший Болдуин, обреченный бородавками на жизнь в монастыре, — сентенциозно промолвил Эрменрих. — Ну дай, что ли, я попробую.Они поменялись местами.

— Атас! — предупредил Айвар. — Лорд Реджинар с «собаками».

С лордом Реджинаром была стая из пяти «собак» — послушников второго года. Лорд был тощим, болезненного вида юношей, на лице которого неизменно сохранялось какое-то кислое выражение, как будто он был вечно чем-то недоволен.

— Что это вы здесь делаете? — промямлил он, задерживаясь возле тройки первогодков. Он поднес к губам кусок тонкого белого полотна, словно от послушников исходил неприятный запах. — Погружены в свои ежедневные молитвы? — Он сделал ударение на последнем слове, хотя, на что он намекал, было непонятно, может быть, даже ему самому.

Айвар с трудом подавил смешок. Заносчивость и тщеславие Реджинара казались ему настолько наигранными (Хью был не лучше), что его всегда подмывало засмеяться. Но сын графа не мог позволить себе насмехаться над сыном герцогини, особенно если шею последнего украшала золотая цепь — знак того, что в его жилах течет королевская кровь и что он имеет право, хотя и чисто символическое, занять трон королевства.