Константин Бояндин - Издалека

Хорошо, если это правило распространяется также на героев, приглашённых спасти мир. Откровенно говоря, Науэр попросту не понимал, почему Воинство Иглы (не менее тридцати тысяч отличных воинов, обученных долгим переходам по самым разным видам местности, абсолютно преданных Правителю), вместе с двумя десятками собственно магов давно не снесли Моррон до основания. Ведь корни зла — как часто повторял Правитель — находились где–то в Моррон.

Он даже допускал, что не сам Норруан (имя это не положено было произносить вслух) повинен в происходящем. Что, дескать, Норруан — лишь исполнитель приговора, а подлинная причина всех бед сокрыта в подземельях проклятого замка.

Правда, Науэру показали сохранённые при помощи магии картины продолжающейся войны Зивира за существование — бесконечные пограничные стычки с трудно уязвимыми гигантскими амфибиями, что сотнями поднимались из трясин и осаждали дозорные башни. С зоркими и стремительными огненными птицами, способными спалить в одиночку целый город. С исполинами, созданными из камня. Словом, со всех сторон (исключая Реку и пустоши за ней) Зивир окружало сжимающееся кольцо и исход этой осады, при текущем положении дел, был предрешён.

И чем я могу помочь? — спрашивал Науэр себя раз за разом и не находил ответа. Неужели за полтора месяца, кое–как выучившись фехтовать, ездить верхом и запомнив общий вид Зивира, он был способен противостоять человеку, который в одиночку превращал некогда цветущий мир в безжизненную пыль?

Это утверждение казалось Гостю весьма спорным. Однако были причины не торопиться объявить всё это бредом и отказаться от выполнения миссии.

Во–первых, жить здесь было гораздо интереснее и приятнее, чем дома. Право же, даже месяц жизни в таком месте, как Игла, стоил достаточно предсказуемого будущего Гостя в его родном мире. Там его положение в обществе уже не могло измениться: веками отлаживавшаяся система свела человека до положения крохотного винтика в сложнейшей машине; винтика, который можно в любой момент заменить на другой такой же.

Во–вторых, ему порой казалось, что он видит некий шанс… трудно различимую возможность как–то понять природу изменений. Как бы то ни было, прошло всего лишь десять дней, и предстояло ещё многому выучиться.

Гость со вздохом отложил фолиант и посмотрел на часы. Через полчаса — очередной урок фехтования.

— Таменхи, — обратилась Айзала к поражённому карлику (изображение которого сейчас висело перед ней в воздухе), — наш общий знакомый бесследно пропал. Если он вдруг появится, немедленно отыщи меня.

— Слушаюсь, Достопочтенная, — склонил голову её собеседник. — Может быть, попросить кого–нибудь поискать его?

— Нет, — немедленно возразила жрица. — Дело крайне необычное и подробности я изложу лично. Пусть всё остаётся, как есть. У тебя не предвидится изменения планов… ну, скажем, через неделю?

— Нет, — карлик говорил спокойно. — В это время года у меня одни и те же заботы, Достопочтенная, — до самого конца лета.

Собственно, Айзала не считала, что заклинание Зеркала, при помощи которого она только что общалась со своим давним знакомым, может быть кем бы то ни было перехвачено (исключая, конечно, богов), но… После исчезновения Унэна можно ожидать чего угодно.

Подумав, она связалась с двумя остальными Храмами Триады и попросила помощи у равных себе. В монастыре, которым распоряжался Сунь Унэн, пока никто не знал о случившемся — значит, в течение двух недель надо будет отыскать Унэна во что бы то ни стало.

Вряд ли это его обычные выходки. Одно дело — испытывать терпение смертных, и совсем другое — богов. Сунь Унэн, при всей своей любви к розыгрышам и самым невероятным шуткам, всё же не стал бы творить такого.

В этом Достопочтенная была вполне уверена. Она сидела за столом самого Унэна, глядя на последнюю заполненную им страницу календаря, и гадала, где он находится. Если Триада окажется бессильна, придётся обращаться в Совет Магов. А тогда, как ни старайся, поползут слухи. Сунь Унэн — личность слишком известная, чтобы этого не произошло.

— Вот оно как, — подивился монах и, привычно прикоснувшись к пострадавшему пальцу, залечил его несложным заклинанием.

И спохватился, поражённый. Магия действует! Это значит… монах лихорадочно думал, вспоминая теории Ралиона о природе магии, и её ограничениях. Это значит… нет, непонятно. Это, вне всякого сомнения, не Ралион: звёздное небо не то. Судя по ощущениям, он над землёй. Порталы, ведущие на иные обитаемые планеты (в существовании которых многие учёные Ралиона не сомневались) пока неизвестны.

Тогда что это? Или — где это? Монах ущипнул себя, пару раз уколол остриём метательной звезды. Не получалось: он не просыпался. Правда, если он проснётся там же, у себя в комнате, перед тем, как его отправят набираться сил… Гм.

Он осторожно подкрался к ближайшей щели–окну (слева и справа были арки, ведущие в соседние комнаты) и выглянул наружу.

Лунная ночь. Впрочем, это можно было понять и раньше, по узким полосам призрачного света, сочившегося из разбитых окон. Ох и огромная же у них луна… Да ещё красноватая какая–то! Так, понятно, это заведомо не Ралион. Виднелась необъятная водная поверхность, спокойная, с «дорожкой к счастью», упирающейся в горизонт.

Неужели его вновь перебросило в новый мир? Монаху стало нехорошо. Спустя несколько секунд он отверг это ужасное предположение. Когда неведомая сила, отчасти по воле, но, главным образом, вследствие деяний его легендарного предка, выбрасывала Унэна в новый мир, ещё не озарённый светом Учения, он прибывал туда безо всего. Налегке. Имея только память обо всех… ну, так скажем, имея возможность вспомнить почти всё о своих предыдущих воплощениях. Кому–то это может показаться величайшим благом.

Так что Ралион ещё нуждается в нём, во что бы там ни играли с ним боги. Монах помянул недобрым словом Гвайю–Вестницу, которая считалась образцом обязательности среди богов. Теперь уже нет, подумал Унэн с мстительной радостью. Вот уж я расскажу об этом… если выберусь отсюда. Непременно расскажу. Никогда в жизни не делал ничего худого этому культу! Не шутил над её верующими — почти все они были флоссами, а флоссов монах уважал. Чем–то они походили на его народ — и похожие, и отличные от прочих обитателей; представляющиеся совсем не теми, кем являются; сумевшие прикоснуться к источнику мудрости, что выше возможностей всех смертных, вместе взятых, исчерпать его.

Правда, рассказав об этом происшествии, он невольно навредит флоссам… Ну ладно, великодушно решил монах. Эту тайну, любезная Вестница, мы оставим между нами.