Михаил Шалаев - Владыка вод

Расчистка пожарища на месте дома Голобока-Забавника позволила установить, что под комнату, в которой, по свидетельству очевидцев, оружейник проводил свои опыты, был проделан подкоп. В конце его злоумышленник заложил заряд неизвестного взрывчатого вещества, на что указывают найденные остатки непрогоревшего фитиля и воронка, образовавшаяся от взрыва. По данным агентуры ДЕБОШа, в период, предшествовавший пожару, других учеников или помощников у Голобока-Забавника не было.

Все вышеизложенное в сопоставлении с общеизвестными фактами позволяет сделать заключение, что Лабаст виновен в совершении трех преднамеренных убийств, в чем ему могут быть предъявлены неопровержимые доказательства.

Год 26-й от н.д.Н., десятого месяца день 18-й.

Подпись: ГАЛИНАСТ».

Дочитав, Последыш сложил все листки вместе, засунул их под матрас и задул свечу. Теперь он был совершенно спокоен.

Фельдмаршал Лабаст имел в жизни две тайны. Или три? Тьфу ты, Смут, как в голове путается… А ну-ка, по порядку. Значит, так: первая тайна — это… Назовем ее тайной Ночного Вызова. Это когда его вызвал доминат. Великий доминат, Воитель! А Лабаст тогда был зеленым юнцом. Хотя, не таким уж зеленым. Что ни говори, пушку сделал все-таки он. И вот, в ночь после первого испытания Нагаст Второй Воитель вызвал Лабаста к себе.

У-у, как боялся он тогда домината! Да и кто его не боялся? Это потом пошли Нагасты — парша слякотная. А тот был… Грива желтая, глаза ледяные. Глянет — коленки мерзнут.

Так о чем бишь речь? Ах, да. Вызвал, значит, и спрашивает — какой, мол награды за пушку желаешь? А юнец-то на радостях браги перебрал. Но тут протрезвел и думает: как бы так запросить, чтобы и не прогадать, и через край не хватить. Прогадать — жалко, когда еще такой случай выпадет? Перебрать — опасно, еще рассердится, на рудники упечет. Да-а, задачка. Тут задумаешься.

Видит доминат — затруднение. Говорит: «Может, я помогу?» — а глаза его ледяные ледяным смехом смеются. И протягивает два листка исписанных — донесение…

Как тогда на ногах удалось устоять — непонятно. Отблагодарил, называется! А доминат: «Это и есть награда. Забери эту бумагу себе. Заслужил. Хочешь — сохрани, хочешь — сожги. Но лучше сохранить, а то норики пепел прочтут».

Он так и сделал. Лежит себе бумажка в шкатулочке, чуть не сто лет лежит… В какой год это все было-то? Не вспомнить… Ох, голова, голова!..

Вторая тайна — тайна Оконной Замазки. Вот беда так беда! И когда нагрянула — только жизнь налаживаться стала, дом завел, семью… А прибежал к нему солдат — рожа испуганная, дрожит, как собачий хвост. И все клянется, что ни на шаг не отходил. Что случилось? От чего не отходил? Насилу толку добился: оказывается, он на часах у пушки стоял. Стоял, стоял — и углядел вдруг на пушке, примерно посередине ствола, трещинку. Да сообразил на счастье — прямо ко мне прибежал, никому ни слова больше. Молодец, хороший был солдатик. Правда, все равно пришлось его… того… А почему? А потому, что нельзя допускать сомнения в пушке. И дело тут вовсе не в нем, не в фельдмаршале, а в безопасности государства. Понятно, любезные?

По этой же причине пошел он ночью на площадь, вроде посты проверять. Услал часового и трещинку ту, будь она неладна, — оконной замазкой… А утром сам, собственноручно, покрасил пушку зеленой краской — доминату сказал, что в целях незаметности и полной для врага неожиданности… Кто тогда был-то? Кормитель или этот… как его… Тьфу, как в голове путается!

Так, это, значит, две тайны. А сколько насчитал? Сначала-то? Две или три? Ах, Смут тебя забери…

Стоп, любезные. Да это же и есть третья тайна — что в голове у фельдмаршала путается. А ну, как узнают люди — что скажут? Скажут: «Хорош фельдмаршал!» И выйдет опять ущерб государству и угроза от враждебных соседей.

А что путается — это надо честно признать. Лишь бы никто не заметил… Но путается. Вот и сегодня какую-то важную вещь забыл. На завтрак что было?.. Да нет, не то. Невестка вон зачем-то мундир чистит. Невестка, тоже мне. Уж бабка, а все — невестка. Сынок-то умер, бедный, а она все живет… Но зачем мундир? Может, ему сегодня идти куда? Ба, да ведь вчера вестовой приходил, сказал… Что же он сказал? Может, заседание? Ну точно — Высокое заседание сегодня! Потому и мундир. Слава Владыке — вспомнил. Главное — чтобы никто ничего не заметил…

А для троих ходоков дни текли как вода — веселые и прозрачные. И не надо их было считать, и не надо их было жалеть.

Утром Сметлив встал первым и, сладко потянувшись, пошел вниз узнать насчет завтрака. Вернулся он с кувшином кислого молока, горячими сладкими пирожками и видом, озабоченным до крайности. Он обозвал сотоварищей бездельниками и приказал им живо подниматься, а не то он… Тут Смел запустил в него башмаком, за что Сметлив пригрозил надеть ему на голову кувшин.

Встали. Под кислое молоко и пирожки Сметлив рассказал, что Грымза Молоток только что предъявил ему счет почти на сто пятьдесят монет и потребовал уплатить немедленно хотя бы половину, или он пожалуется городскому судье. Верен заметил, что и правильно, слишком они засиделись в городе, надо двигаться дальше. На это Сметлив, которому смерть как не хотелось никуда двигаться, самым ехидным голосом спросил, а где Верен собирается доставать сто пятьдесят монет? Может, он знает, где клад зарыт? Заработаем, — неуверенно отвечал Верен. За один день? — не унимался Сметлив.

Да, что-то неладно у них выходило. Чтобы заработать, нужно было время, а за каждый прожитый день опять надо платить. Получалось, что застряли они надолго. А кроме того, и в дорогу требовалось прикупить немало. Уразумев положение вещей, Верен уныло покачал головой: придется ему заняться сетями на продажу. Сметлив сказал, что попробует договориться с хозяином, чтобы ловить ему рыбу в счет уплаты долга, и посокрушался, мол, знать бы, что так получится — взял бы из дома побольше монет. А Смел без своего инструмента и вовсе не знал, что придумать. Не станешь же каждый день об заклад с могулами биться…

Сметлив ушел вести переговоры с хозяином, добавив, что вернется к вечеру. Верен выскреб все, что было у самого, забрал последние гроши у Смела и отправился покупать суровую нить для сетей. Смел остался один.

Он послонялся по комнате, маясь, что бы такое придумать. В голову не лезло ничего путного — так, глупости какие-то, да вдобавок снова и снова вспоминалась давешняя встреча с Последышем и загадочный рассказ Мусорщика. Размышлять об этом было интересно, а о том, где достать деньги — нет. Поймав себя на такой мысли, Смел устыдился и уселся к столу с твердым намерением придумать способ заработка. По чести говоря, именно это занятие было ему хорошо знакомо и люто ненавидимо еще по старой жизни. Пользы оно никогда не приносило, а настроение травило начисто. Поэтому Смел неизменно приходил к философскому выводу, что деньги — это как счастье: или они есть, или их нет, и все тут.