Кэтрин Ласки - Тень

Тот случай с Хаймишем произошел после того, как уголь Хуула добыл Корин, ставший угольным королем много лет назад. Тогда всех стражей освободили от их обязанностей, и они смогли вернуться к обычной жизни. Но при этом все их уродства пропали: то, что было кривым, — выпрямилось, что было слабым — окрепло.

— Так записано в законе? — спросил Фаолан.

Хип фыркнул, словно насмехаясь над глупостью новичка, но Крекл окинул его сердитым взглядом.

— Нет, это не имеет ничего общего с законами волков. Это пророчество, — сказал он приглушенным голосом. — Пророчество самого первого короля мира Хуула.

— И оно сбылось! — восторженно добавила Эдме. — На самом деле сбылось!

«Как такое может быть?» — недоумевал Фаолан. — Но ведь нечто похожее случается на самом деле. Как в тот раз, когда из хриплого горла Свистуна вышли прекрасные звуки.

Фаолан ничего не сказал, но история из жизни волков Священной стражи странным эхом отозвалась в его душе.

Некоторое время волки на Проплешине молчали. Фаолану нравились его новые товарищи, хотя было очень неприятно находиться рядом с Хипом. Он отчетливо слышал неприятное клацанье, когда задние зубы Хипа ударялись о поверхность кости. Волки одного клана должны сидеть вместе, а это означало, что Фаолану предстояло работать бок о бок с Хипом и Свистуном. Напротив них сидели Крекл из клана МакДаффов, Тирлач из клана МакАнгусов и Эдме, несчастная жалкая волчица, вынужденная терпеть издевательства волков из печально известного клана МакХитов. Про них ходили неприятные слухи, что они намеренно калечат своих волчат, чтобы те когда-нибудь заняли место в Страже Священных вулканов. Обычно предпочтение отдавалось волкам из клана МакДунканов, но когда фенго стал Хаймиш, он посовещался со знатоками, и вместе они пришли к выводу, что шанс стать членами Стражи следует предоставлять и другим кланам. Так, по его мнению, можно было сохранить силу Священной стражи. Это было одно из последних его достижений перед смертью.

Пока глодатели неспешно переговаривались на Проплешине, Фаолан работал над узором, который надеялся когда-нибудь запечатлеть на огромной лапе Гром-Сердца. Это было изображение летней ночи, когда Фаолан с Гром-Сердцем наблюдали за небом и искали созвездия. Самое главное созвездие для гризли — это Великий Медведь. Фаолан хотел высечь его на своей заветной кости, все звезды до единой, от морды медведя до его задней лапы.

Эдме потянулась.

— О Великий Люпус, посмотрите, что сделал Фаолан! — воскликнула она.

— Что? — буркнул Хип.

— Такое прекрасное созвездие! И все звезды такие четкие и на своих местах!

— Похоже на медведя, а не на волка, если ты вдруг не понял, — ехидно заметил Хип.

— Я этого и добивался. Мне рассказывала о звездах моя кормилица. Так на Великого Волка смотрят медведи. Они называют его Великим Медведем. Этот звездный медведь указывает на Урсулану, куда отправляются их души после смерти.

— Ох, опять эта медведица, — проворчал Хип.

— Да ведь это красиво, Хип! — не унималась Эдме. — Какая разница, как называть? Разные животные по-разному называют звезды, как и всё вокруг. Это же чудесно.

Она подошла к центру круга, подобрала бедренную кость, вернулась на свое место и приступила к работе.

— Я начинаю новый рисунок. И всё из-за Фаолана!

Несмотря на жалкую внешность, жизнерадостности Эдме было не занимать.

— Ну да, у Фаолана один из самых красивых рисунков, — просипел Свистун, разглядывая через плечо Фаолана его кость. — Эдме права. Какая на самом деле разница?

— А вам не приходит в голову, что это кощунство? — спросил Хип.

— Ну, уж это ты слишком, — отозвался Крекл.

— Думай как хочешь, Крекл. Но многие сочтут оскорблением, если Великого Волка назовут другим именем.

— Скажешь тоже! — проворчал Свистун. Его голос походил на треск сухих веток на ветру.

Рисунки Фаолана стали поводом для досужих разговоров с тех пор, как он выглодал Кости Раскаяния. Изящество и красота его работы порождали различные слухи среди самых суеверных волков. Некоторые утверждали, что он пришел из Сумеречного мира, а другие даже заявляли, что он малькад чужаков. Теперь любопытные глаза следили за ним вдвойне, и от этого ему становилось не по себе. Вот и сейчас Хип начал ворчать что-то насчет кощунства — значит, жди неприятностей. Изменить, что ли, рисунок, чтобы он больше походил на волка?

Однако это казалось Фаолану неправильным. Он же хотел показать звезды глазами медведей. Разве всегда нужно смотреть на мир глазами волков?

Эдме сделала передышку и вновь заговорила:

— А вот, например, не кажется ли вам странным, что и у волков, и у кугуаров есть одно и то же слово «проплешина», но они придают ему разное значение?

Клацанье зубов рядом с Фаоланом прекратилось. Хип выронил кость из пасти и заерзал на месте — признак того, что он вот-вот разразится обычной речью про смирение.

— Я прекрасно осознаю, что я самый смиренный из всех собравшихся здесь глодателей и что я, возможно, переступаю порог дозволенного мне, но рискну униженно предположить, что уважаемая глодательница из клана МакХита зашла слишком далеко.

Волосы на загривке Фаолана встали дыбом. Под внешней оболочкой его угодливых слов скрывалось оскорбление. Бедная Эдме понимала, что она вовсе не уважаемая, а даже, наоборот, самый презренный глодатель среди всех, потому что ее клан обитал почти на границе, отделяющей цивилизованных волков от чужаков из Крайней Дали. Слова Хипа разбередили старую рану.

— Согласно моему смиренному мнению, даже мысль о сравнении волчьих кланов и кугуаров — это проявление крайнего неуважения к нашим благородным волкам.

С этими словами Хип подошел к Эдме и резко укусил волчицу за ухо.

— Ой! — воскликнула Эдме, и из ее уха потекла кровь.

Остальные глодатели смотрели на эту сцену в изумлении. Тирлач подбежал к несчастной волчице, а остальные вскочили, вздыбив шерсть на загривках.

— Больно, Эдме? — спросил Тирлач.

— Все нормально. Он неглубоко укусил, — ответила Эдме, но по ее виду было заметно, что ей больно. Морда ее вытянулась, ноздри трепетали, на глазах выступили мутные слезы. Она смотрела на Хипа непонимающим взглядом.

— Зачем ты это сделал?

— Ты должна усвоить урок, Эдме. Твои слова наносят оскорбление нашему роду.

— Я… я… — замялась Эдме.

«Ей не за что извиняться! Не за что!» — мелькнуло в голове у Фаолана. За одно лишь утро этот желтый волк переполнил чашу его терпения. Он не совсем понимал, в чем заключалась вина Эдме, но было ясно, что главной причиной гнева стала ее похвала в адрес Фаолана. Так Хип стремился побольнее задеть его самого.