Ольга Малашкина - Три смерти и Даша (СИ)

Они выехали из города. Вокруг них была степь в легких сумерках, а над ними горели и переливались закатные небеса. Дорога была пуста.

— Похоже на роман — странствие, — сказала Марина.

— Что? — не понял Леша.

— Следи за дорогой. Я говорю, мы как в романе — странствии, где главный герой не важен. Он просто движущаяся в пространстве точка, являющаяся связующим звеном романа. А сам роман призван показать многообразие окружающего мира.

— Прости, я не расслышал. Ладно, потом скажешь…

Они въехали в еловый лес, тот самый, куда Антон ездил за еловыми ветками. В бледно — синих небесах еще только появлялись первые звезды, а в ельнике было темно и жутко. Марина лишь крепче прижалась к Леше и улыбнулась.

Леша довез ее до подъезда. Они еще немного поговорили, стоя в темноте. Марина даже объяснила Леше, что такое роман — странствие. А Леша спросил у Марины, почему она одевается как монашка, когда такая красивая девчонка. Девушка не поверила последнему утверждению, но задумалась.

Когда она уходила, то Леша протянул было к ней руки, но тут же опустил их и тяжело вздохнул.

К себе на второй этаж Марина не поднялась, а взлетела. Она не помнила, чтобы хоть когда‑нибудь переживала столь же сильные эмоции. Она не понимала, как она жила до этого. Сейчас ей казалось, что не жила вовсе.

Дверь ей открыла мама.

— Марина, где ты была? — спросила она.

— Гуляла, — Марине не хотелось разговаривать.

— А уроки ты сделала?

— Конечно, — девушка соврала едва ли не впервые в жизни.

Умылась и переоделась она моментально, не думая о том, что делает. Потом она легла в постель. Спать не хотелось. Девушка смотрела на колышущиеся тени веток на стене, которые отбрасывало дерево за окном. Марина счастливо улыбалась.

И тут она услышала вой. Всегда трезвый рассудок в одну секунду ей отказал. Девушка напряглась и села на кровати, обхватив колени руками. Брат и родители уже давно мирно спали. Марина не видела, как они испуганно заметались во сне.

Девушка так и не смогла понять, что ее так напугало, но этой ночью она так и не заснула. И всю ночь страх не отпускал ее.

Когда девочки ушили, Паша спрыгнул с подоконника в квартиру и убрал гитару в чехол. На этой же гитаре — с черной готической надписью "Ave Satanas" отец Димитрий играл духовные романсы и подпевал себе сильным, хорошо поставленным голосом.

— Слушай, Паша, — спросила матушка Людмила, — а чего это старая карга на девочек напала? А?

— Не знаю. Да, она вечно всеми недовольна.

— Конечно. Одна она непогрешима.

— Люда, не осуждай ее. Не надо никого осуждать, — вмешался отец Димитрий.

— Осуждала, осуждаю и буду осуждать. Зачем она девочек обижает. Сама небось… Хотя, нет по ней же видно, что у нее мужик в последний раз был где то в середине прошлого века (после этих слов батюшка почему‑то поперхнулся и долго не мог прокашляться). А ты, Паша, ее не слушай. Мало ли, кто что говорит. Они хорошие девочки, я больше, чем уверена. Что до Лейлы, так это ее крест на всю жизнь. Про нее всегда будут слухи распускать только потому, что она красивая даже слишком. Ну, это неудивительно. У нее и мать была такая красивая, что птицы на деревьях замолкали.

— Была? — удивленно переспросил Паша.

— Нет, она и сейчас есть, но уже не здесь. Эх. А про девочек ты не слушай. Даша из приличной семьи, да и Лейла тоже из куда какой приличной. Да и религия ей запрещает — она же мусульманка? Хотя, что‑то я не видела мусульманок в таких коротких юбках.

— Она — атеистка.

— Какой ужас. Ты бы ее в свою веру обратил, что ли. Все же это лучше, чем атеизм.

— Люда, не шути так! — вмешался отец Димитрий.

Паша ушел к себе в комнату. Родители что‑то бурно обсуждали за стеной. Парень мечтательно улыбнулся. Он подумал о Лейле. Лейла. Знала бы мама. Улыбка на Пашином лице стала еще более блаженной: он вспомнил ту ночь, старый диван в комнате девушки, огненные блики на стенах, запах сырости и духов, ее совершенное тело и запах костра. Паша продолжал улыбаться: все‑таки — какая девушка! Смелая. Странная. Или, может, на нее заклинание так подействовало? Теперь уже не проверишь. Да — а. Странно все, очень странно. Бывает, конечно, чтобы отношения этим заканчивались, но чтобы начинались и заканчивались сразу — такие примеры ему не известны. И это только лишний раз доказывает, что Лейла — самая необыкновенная девушка из всех, кого он знает. И самая лучшая, конечно же.

Лицо Паши омрачилось. Только, почему она его отвергает? Чем он хуже других? Он ведь на все ради нее готов! И почему он решил, что она его поймет? Он и сам не знает. Хотя, может, она слишком хорошо его понимает и не хочет с ним быть? Или просто он ей не нравится. Сердцу не прикажешь, что поделаешь. Но, все равно он любит ее и будет любить, несмотря ни на что.

А родители, тем временем, окончили свое очередное бурное обсуждение, и теперь отец что‑то читал в большой комнате, а матушка мыла посуду на кухне. В последнее время они стали ссориться все чаще, и матушка с ужасом думала о том времени, когда Паша решит от них уйти, как это сделали его старшие братья. Тогда они с мужем останутся в пустой холодной квартире, наедине друг с другом и непрощенными обидами юности. Матушка всегда гнала от себя эти мысли. Жизнерадостный с мягким характером и солнечной улыбкой Паша с самого своего рождения примирял их с жизнью и друг с другом.

А как хорошо было, когда мальчики втроем спали в комнате за стеной, Лизонька — в своей маленькой кроватке на кухне. Смерть Лизы они все переживали очень тяжело и переживали бы, наверное, еще больше, если бы не Пашка. Он появился на свет неожиданно для всех и, главным образом, для матушки, которая считала, что не сможет больше иметь детей. В заботах о Пашке боль потери отошла на второй план и со временем сгладилась. Маленький Пашка так же, как его старшие братья и сестренка, которую он никогда не видел, ползал по холодным полам (старшие прозвали его Черепашкой), сначала простужаясь, потом закаляясь. Уже тогда он умел улыбаться так же солнечно как сейчас. И зачем ему уходить? Разве ему здесь плохо? Разве она его в чем‑то ограничивает? Даже не запрещает его ночные походы неизвестно, это Паша наивный мальчик думает, что она не знает, куда. Другая бы на ее месте запретила, а она даже хотела разрешить ему, но потом вовремя поняла, что испортит ему половину удовольствия, и не стала.

А отец Димитрий тем временем перелистывал страницу за страницей книги духовного содержания, но мысли его были при этом далеко.

Эх, пережал он в свое время с семинарией. Слишком уж он хотел, чтобы его сыновья стали священниками. Он же хотел как лучше! Хотел, чтобы они несли людям добро и учили их жить по христиански.