Анна Гринь - Княжка-кошка

В этом году все вдруг вспомнили, что дочери князя Виктора исполняется семнадцать, а еще, что она невеста киашьяра Легардора. Со дня ритуала, разделившего мою жизнь на «до» и «после», я так и не смогла узнать, кого же судьба подсунула мне в будущие супруги. Сначала меня волновал этот вопрос, но не хотелось чувствовать себя глупо и спрашивать. Можно, конечно, было взять копию договора и прочесть, вот только отец спрятал свиток в тайник и ни разу за последние два года его не вынимал.

Немного обдумав ситуацию и не дождавшись, что кто-то просто упомянет имя в разговоре, я философски решила, что рано или поздно узнаю эту маленькую деталь. Утешало еще и то, что любопытная Эмми так же ничего не знала. Обо мне девочка была иного мнения и поэтому штурмовала меня вопросами, желая хоть что-то узнать.

— Чего не знаю, того не знаю! Мне слуги передали, а сам подарок какой-то гонец доставил, — проворчала горничная утирая пот со лба. — Ух, ну и духотища! Не повезло вам с днем рождения!

Май в этом году выдался, правда, слишком жарким. По ночам я и без того спала плохо, но теперь и вовсе почти не высыпалась. К бессоннице привыкла легко, она стала моей обычной спутницей в эти два года, и ей я была рада больше, чем снам.

Коридор мне виделся не очень часто, но тот сон с легалами оказался единственным спокойным и нестрашным. Сны каждый раз были разными и в тоже время похожими. В них вечно присутствовали какие-то ужасные многоглазые звери странной окраски, и тьма, в которой таилось что-то, от чего хотелось забиться в угол и выть от предчувствия неизбежного. И в каждом я видела ту женщину, про которую Клант сказал, что это Ашарса. Она всегда была позади этих голодных глаз, опасных клыков и когтей. И ее голос протыкал мозг раскаленным железом.

Я просыпалась в поту, с ощущением, что с каждым разом сны все больше затягивают меня в свои объятия. Еще немного, и навсегда останусь там, звери доберутся до меня, а Ашарса добьет то, что останется от слабого и безвольного тела, некогда бывшего девушкой, по имени Вирена.

Порой начинало казаться, что я схожу с ума, потому что виделось, как Ашарса приходит не только во сне, но и на яву, хотя такое, конечно, просто не могло произойти. Ведь эта легарда, возможно, только миф, а мне сниться вовсе даже не она. Просто моя любовь к книжным историям породила эти сны, а детский страх темноты довершил дело.

— Правда, жарко. Мара, подготовь ванну, — велела я, оттягивая лиф платья на груди. — И сложи на столике возле нее самые маленькие подарки. Я их открою до праздничного ужина. Может там отыщется какое-нибудь интересное украшение.

Мара устало вздохнула, но отправилась приказать слугам, чтобы принесли горячей воды из кухни. Улыбнувшись вслед горничной, я зашла за ширмочку у сундука в углу и начала раздеваться, прислушиваясь, как гремят ведрами кухонные помощники, наполняя большую медную ванну в небольшой комнатке, примыкающей к спальне. Последним я сняла с шеи питир. Обычно с подвеской я почти не расставалась, снимая только перед купанием. Повесив подарок легардов на завиток деревянных украшений ширмы, в одной нижней рубашке я отправилась в ванную комнату, попутно сказав Маре, что ее помощь не потребуется.

В воду я добавила целую горсть морской соли и немного сушеных лепестков пиона, от чего по комнате поплыл приятный аромат. Пройдясь вокруг ванны и обдумывая предстоящий вечер, я развернула лежавший на краю столика бесформенный сверток. Загадывать, что в нем может оказаться, было бы глупо.

Разорвав три слоя плотной бумаги с ярким цветочным рисунком, я добралась до чего-то мягкого и скользкого, с восторгом поняв, что держу в руках перчатки для верховой езды из тонкой коричневой кожи. В свертке нашлась и небольшая карточка: «Дорогой сестренке от Эвилы».

Я радостно улыбнулась. Этот простой и практичный подарок многое мне рассказал о сестре. В другое время она подарила бы мне новые пяльцы для вышивки, не слишком сильно задумываясь о том, нужны ли они мне. Мои увлечения Эвила всегда игнорировала и осуждала.

— Видно замужество и скорое материнство на самом деле ее изменили, — с нежностью пробормотала я, забираясь в ванну.

Повалявшись в теплой воде несколько минут, я принялась разворачивать другие подарки, которые Мара взгромоздила на тонконогий резной столик рядом с ванной. Поверх всего оказался узкий легкий предмет, старательно упакованный в золотистую шуршащую бумагу. Закрыв глаза, я с восторгом представила, что может быть внутри. Мне всегда нравилась эта забава. Угадывала я, конечно, редко, но как же было приятно узнавать, что оказывалось в подарках на самом деле. В прошлом году кто-то из княжеских семейств прислал в похожем свертке чудесный браслет, украшенный маленькими агатами нежно-голубого и оранжевого цвета.

— Браслет! — загадала я быстро и начала разворачивать бумагу. Прежде всего, меня удивило то, что внутри оказалась плоская шкатулка из редкой в наших краях древесины. Мастер, сделавший шкатулку, точно знал, что сам материал произведет куда больший эффект, чем какие-либо украшения, и поэтому только лишь обработал свое изделие маслом, чтобы придать оранжево-розовой древесине вишни сияние. Я подержала шкатулку пару секунд в руках, наслаждаясь приятным моментом получения такого подарка.

В Алории много лет пытались выращивать вишни, но деревца не желали приживаться на этой почве. Ничего не помогало. Но ягоды этого дерева в княжестве очень любили, поэтому торговцы с охотой привозили их из Кравина, славящегося своими умелыми земледельцами.

Наш повар готовил из вишни удивительные джемы, которые подавались на завтрак.

— Значит, это от тетушки Марджори! — расплылась я в счастливой улыбке.

Княгиня Кравина приходилась родной сестрой маме, и, хотя тетушку я видела всего несколько раз в своей жизни, мы очень сроднились, обмениваясь множеством писем из года в год. К тому же, глядя на тетушку Мардж, во мне пробудилась надежда однажды стать такой же красивой как она. Внешне я походила на тетю больше, чем на отца и мать. У Марджори тоже были льдисто-голубые глаза, бледная кожа и очень темные, почти черные прямые волосы. И по ее рассказам, в детстве она так же, как и я, терзалась сомнениями на счет своей внешности.

За последние пару лет я стала нравиться себе куда больше, чем раньше. Не то чтобы внешне как-то слишком сильно изменилась, но хоть перестала быть костлявой девчонкой. Платья теперь сидели на мне лучше, пусть даже, как и раньше, я отказывалась надевать на себя корсет. Лицо, правда, осталось прежним. Так и не появилось у меня ни очаровательности, ни загадочности, ни яркой красоты. Ольма пыталась на этот счет втолковывать, что они и не появится сами по себе, что мне нужно работать над мимикой, взглядом. Но я с чистой совестью пропускала это все мимо ушей.