Гай Юлий Орловский - Ричард Длинные Руки - принц-регент

— А что, — сказал Жильберт бодро, — если собрать всех подвижников и праведников монастыря и устроить облаву? Против их объединенной мощи… против нашей мощи!.. никакой демон не устоит. Он вынужден будет отступать, а там его будет ждать брат паладин, которого темная тень почему-то избегает.

Он посмотрел на меня.

— Если, конечно, брат паладин не будет отказываться.

Я пробормотал:

— Хотел бы отказаться, но… будет ли это хорошо? Если нет варианта лучше, то что ж…

— Предложите, — сказал он с готовностью. — Какие мы только не перепробовали!

— Уже? — спросил я.

Он покачал головой.

— Я хотел сказать, перебрали. Мысленный эксперимент почти так же хорош. Увы, все с очень серьезными изъянами.

— У меня тоже появилась одна идея, — сказал я медленно. — Вот сейчас постучал в брата Жильберта… и как бы сверкнуло!

Гвальберт спросил замедленно, коньяк уже действует:

— Что требуется от нас?

— Мне нужно знать, — сказал я, — где видели эту темную тварь. Все случаи. Все-все!

Глава 11

Выпроводив всех, облачился мечом, что крайне запрещено уставом монастыря, но у паладинов свои привилегии, и не собираюсь поступаться ни одной, хотя меч тут и не пригодится, чую, однако, от этой тяжести металла исходит такое чувство надежности, что даже мне с ним расстаться трудно и на минуту.

Видимо, стоит не просто обойти все помещения монастыря, а заглянуть в пещеры под ним, где мастерские, оранжереи и теплицы, в которых круглый год выращивают всякие там, как они скромно говорят, опуская глазки, корешки.

В коридоре светло и тихо, как в церкви. Я шел быстро, но вслушивался и всматривался так, что голова трещит, а когда издалека донесся крик, полный страха и боли, ринулся в ту сторону, не раздумывая и едва не сшибая каменные углы.

Эхо пытается сбить с пути, отражаясь от стен и высокого свода, я пронесся с обнаженным мечом в руке, как вихрь, и замедлил бег, только когда впереди услышал громкие голоса, уже встревоженные и скорбные.

На выходе в зал трое монахов склонились над распростертым в крови телом. Хватило одного взгляда, чтобы понять свое бессилие что-то сделать. Лужа крови расплылась чуть ли не по всему залу и уже потемнела, кровь начала сворачиваться.

Монах обернулся на не по-монашески громкий стук моих подошв, на бледном скорбном лице я увидел глубокую печаль.

— Убери меч, брат паладин, — сказал он сурово. — Здесь это… не оружие.

— А тяжкое оскорбление, — процедил второй сквозь зубы.

Третий промолчал, он держал в ладонях изуродованное лицо жертвы, совсем молодого монаха, и шептал слова молитвы.

Я послушно убрал обнаженный меч в ножны.

— Кто это?

— Старший монах, — сказал мне первый, — брат Шелестини…

— А с виду совсем мальчик, — сказал я.

— Заслуги считаются не по возрасту, — ответил мне тот же монах. — Он был строг к себе и другим, продвинулся далеко… но темные силы сумели его остановить.

Я наклонился и потрогал обезображенное жуткими ранами лицо. Да, уже успел остыть, черная тень располосовала его тело словно острейшими ножами. Несчастный сразу изошел кровью, и смерть его была быстрой.

— Второе нападение, — сказал я. — Нужно торопиться.

Первый монах произнес бесстрастно:

— Мы все в руках Господа. Первую жертву вы успели спасти, брат паладин, за что все мы перед вами в неоплатном долгу. Но всесилен только Всевышний и Милосердный.

— Сочтемся славой, — пробормотал я, — свои же люди… и пусть нам общим памятником будет… Примите мои соболезнования, братья. Жаль, что ничем пока.

— Господь примет его безгрешную душу, — сказал монах.

— И даст место, — сказал второй.

— И работу, — добавил третий.

Я посмотрел на него с удивлением, но остальные никак не отреагировали на это странное уточнение.

— А мы будем искать эту тварь, — пообещал я.

Подошли еще монахи, расстелили рядом с телом погибшего плащ. Я не стал смотреть, как перекладывают и уносят, в груди тяжесть, вот и первая смерть от этой твари.

Один из монахов сказал мне в спину:

— Не терзай душу, брат паладин! Зато брат Шелестини сегодня же узрит Господа.

Я кивнул и пошел в свою келью, но в голове начали роиться первые вопросы, которые пока не знаю кому и задать. Да и можно ли здесь такое спрашивать, не влезу ли со своим уставом…

Монастырей тысячи, везде свои правила. К примеру, в одних предпочитают вообще не работать, а только молиться, питаться готовы тем, что принесут миряне, это направление получило распространение в православии, другие остервенело бросаются в работу, как цистерцианцы или подобные им ордена.

Поговорка, что в чужой монастырь со своим уставом не ходят, получила распространение потому, что в миру люди живут, как и свиньи, почти не зная никаких правил, а здесь строжайшая дисциплина, монахи принимают ее добровольно, мы все на самом деле хотим дисциплинироваться и всякий раз клянемся с понедельника начинать жизнь сначала, ну пусть с первого дня месяца или нового года.

Однако непонятно это странное равнодушие к ранению брата Брегония, а теперь уже и гибели второго монаха. Да, конечно, сегодня же брат Шелестини узрит Христа и сядет с ним за стол пировать в их Валгалле среди райских кущ, но все это мы говорим в утешение скорбящим по умершим, сами понимаем, что нужно жить и бороться за жизнь…

…Но здесь монахи ведут себя так, словно в самом деле нет особой разницы между жизнью и смертью. А это странно, монахи как раз меньше всех других рвутся в рай. Упоение в бою и смерти мрачной на краю культивируется по необходимости среди военных, они должны стремиться к героической гибели, но монахи обязаны жить долго и накапливать знания…

Я шел по длинным коридорам, прорубленным в монолитном камне, когда резко повеяло холодом. Я метнул ладонь к рукояти меча, инстинктивный жест, сам знаю, что против этой черной твари, появляющейся в виде темного тумана, холодное оружие не поможет. Как, думаю, не помогло бы и любое горячее.

Даже не представляю, что это за тварь, если спокойно резвится в таком святом месте…

Мне показалось, что темная тень, как я ее называю, пару раз слегка высовывалась в одном углу, но не уверен, что не померещилось, я сейчас что-то слишком часто вздрагиваю.

Уже когда подходил к двери своей кельи, догнал брат Смарагд, запыхавшийся и суетливо оглядывающийся по сторонам.

— Брат паладин, — спросил он торопливым шепотом, — вы будете на общей трапезе?

— Если необходимо, — ответил я, — а то я по скверной воинской привычке привык есть тогда, когда хочется, а не когда положено.