Василий Горъ - Пророчество

Оба ночных охранника, посланные с бутылкой в какой-то институт еще в момент нашего приезда и вернувшиеся буквально несколько минут назад, удивленно ели меня глазами. А вот взгляды милиционеров, сидящих вокруг стола для переговоров, мне здорово не понравились: в них, кроме интереса ко мне как к человеку, спасшему жизнь их другу (или кем им там являлся мой шеф), светился другой. Выражающийся в годах заключения, которые я заработал по местным законам там, в ресторане батоно Резо. Впрочем, это были проблемы Кириллова, и этот вопрос, заранее оговоренный Дедом, перестал меня интересовать. Тем более что Михаил Вениаминович привстал из-за стола и, слегка наклонив голову набок, что, как я успел уже узнать, означало у него крайнюю степень удивления, сообщил:

– В бутылке яд. Замедленного действия. Как ты это понял, я спрашивать не буду – это твоя работа. Но поблагодарить обязан. С меня причитается… А по поводу остального – не переживай! Все, что нужно, уже сделано. И, – он бросил взгляд на свои наручные часы, – подожди меня еще десять минут, пожалуйста!

Действительно, народ из его кабинета потянулся буквально через пять минут: сначала ушли милиционеры, на ходу пряча в карманы пухлые конвертики, потом вылетели оба охранника и практически сразу куда-то унеслись, потом вышел Приходько и, пожав мне руку, жестом показал в сторону двери…

– Садись! Извини, что задержал! – Кириллов, испытующе глядя мне в глаза, нервно взъерошил себе шевелюру и, приоткрыв сейф, достал из него два свертка и положил на стол передо мной:

– Здесь премия и благодарность за мою жизнь, которая, как ни странно, мне дорога… – В его глазах на миг промелькнуло что-то похожее на улыбку. – И деньги на машину. Это мой подарок. И не скупись: возьми себе что-нибудь достойное. Я ценю своих людей!

Потом он встал, обошел вокруг стола и протянул мне ладонь:

– Еще раз большое тебе спасибо! Можешь идти отсыпаться. Кстати, ближайшие три дня ты мне не нужен: до тех пор, пока не разрулят ситуацию с людьми покойного Реваза Кутаисского, я не буду высовываться с дачи, а значит, ты сможешь от меня отдохнуть…

ГЛАВА 20

…Аниор горел. Распахнутые настежь створки северных ворот и всего четыре тела гвардейцев возле них свидетельствовали о том, что нападение было неожиданным и защитники города не успели даже обнажить оружия. За воротами не было видно ни одного человека, и мы осторожно вошли внутрь, обнажив мечи, с опаской оглядываясь по сторонам. Уже через десяток шагов на нашем пути появились первые тела горожан: растерзанные, будто дикими зверями, женщины, порубленные дети и старики лежали в лужах крови практически около каждого дома. Я почувствовал, что меня начинает трясти озноб: даже Последняя Тропа после Прихода смотрелась лучше. И потом, там был враг и тела воинов, мужчин, – а тут…

Самир скрипел зубами, выдавливая сквозь зубы невнятные проклятия. Боно и Мерион, белые, как бумага, вглядывались в лицо каждого тела и шептали имена знакомых. Я внезапно понял, что где-то там, впереди, так же могут лежать Беата и Элли, и у меня вдруг подкосились ноги. Самир, вскрикнув от боли в ране, успел поймать меня за руку и прижал меня к себе:

– Держись, парень, еще не все потеряно!

– Отомщу! Уничтожу! Задушу… – От безумной жажды крови у меня на миг потемнело в глазах…

Кое-как сдержавшись, я быстрым шагом направился в сторону улицы Медников, где король предоставил дома нашим родным, благо до нее было недалеко. Пробираясь сквозь дым пожарищ и горы скарба на улицах, я искал тела воинов Ордена Алого Топора, зарубленных защитниками Аниора, и не находил: то ли основное сопротивление оказывалось около дворца, то ли силы были настолько неравными, но до самого гостевого дома я не нашел ни одного убитого монаха. Улица Медников оказалась первым очагом сопротивления на нашем пути: возле дома Элли, как ни странно, не тронутого огнем, на земле я насчитал семь трупов захватчиков. У самой двери, все еще сжимая в правой руке свой любимый кистень и смотря на нас мертвыми глазами, сидел старый Сэнар, дедушка Элли. когда-то прошедший через горнило семи (!) Приходов. Судя по тому, как было изуродовано его тело, Орден жестоко отомстил старику за его самоотверженность: у него не хватало левой руки; все его тело покрывали сплошные раны, и даже лицо было, судя по всему, уже после смерти нещадно изрублено топором. Наставник, побледнев еще больше, встал перед старым воином на колени и, прикрыв его глаза ладонью, прошептал:

– Спи спокойно, старый вояка! Ты жил как воин, и умер как воин!

Я, не в силах больше сдерживать слезы, ворвался в дом и замер на пороге: в этом царстве смерти любой шорох казался кощунством! Вся гостиная была залита кровью и завалена трупами. Судя по всему, чтобы пройти гостиную и подняться по лестнице на второй этаж, воинам Алого Топора пришлось положить десятка два человек. Против женщин и детей и прислуги! Вглядываясь в лица защитников дома, я со страхом шаг за шагом поднимался по лестнице, моля Бога, чтобы Элли среди них не оказалось. Увы, мои мольбы оказались напрасными: моя ненаглядная тростиночка так и не успела выбраться из осажденного города: ее тело я нашел в самом конце коридора. Девушка, изуродованная до неузнаваемости, оказалась распята на стене, а в ее теле, прибивая его к стене, торчало восемь мечей Орденцев… Восемь их трупов устилали коридор от лестницы до стены с ее телом… А под ее правой рукой кровью были написаны две первые буквы моего имени…

Я, закусив губу, дрожащими руками выдернул из тела мечи, поднял девушку на руки и, пошатываясь на каждом шагу, спустился вниз. Самир, вглядевшись в мое лицо, закрыл глаза и без сил опустился на ступени. Мерион и Боно помогли мне положить тело Элли на землю, молча хлопнули меня по плечу и направились в дом, чтобы вынести оттуда тела остальных защитников. Вспомнив о Беате, я заставил себя встать и тоже занялся делом.

Вскоре тела всех двадцати двух человек, находившихся в доме, были найдены и сложены рядом с Элли. Оставив друзей заниматься погребальным костром, я, не слушая никаких возражений, вышел на улицу и побежал к гостевому дому. За два дома до него мне на пути попались первые живые воины Алого Топора: пятеро монахов прямо на улице увлеченно насиловали привязанную к лавке девочку лет тринадцати. Первый же взмах мечами снес голову ближайшему ко мне воину. Следующий – отрубил руку второму… Третий и четвертый успели даже схватиться за оружие, но это им не помогло: я оказался быстрее. Пятый, пытаясь отскочить от жертвы, запутался в спущенных штанах, и я с удовольствием отрубил ему гениталии. Потом я, наслаждаясь его криками, лишил его поочередно обеих ног, потом рук, потом снес голову. Второй орденец, сжимая перерубленное запястье здоровой рукой, с ужасом смотрел на мой окровавленный меч и пятился назад. Пока не уперся в стену. Я подхватил с земли алебарду одного из поверженных бойцов и изо всех сил метнул ее во врага. Лезвие с хрустом пробило его нагрудник вместе с грудью и застряло в стене… А моя душа продолжала требовать крови! Поняв, что все пятеро уже мертвы, но так и не заглушив жажды убийства, я вспомнил о девочке и перерубил связывающие ее веревки. Встать она не смогла… Пришлось поднять ее на руки и, пообещав за ней вернуться, спрятать в ближайших развалинах.