Совсем не Золушка!. Трилогия (СИ) - Валерия Панина
Полонез сменялся мазуркой, экосез – бранли. Весь не отпускал Армель ни на минуту. Претенденты натыкались на Весев взгляд, как на нож, и благоразумно сворачивали к девицам без охраны. Рахен и Карс о чем-то долго препирались в углу, глядя на парочку, потом все же подошли.
Армель, не смотря на толчею в зале, узнала запах и невольно попятилась за спину Веслава.
– Мы, это, прощения просим, – смущенно начал Рахен. – Мы тебя напугали, ну, тогда, ночью.
– Мы за Весем следили, – затараторил Карс. – Хотели подшутить. Прощенья просим!
– Весь нам знаешь, как наподдал? Просто порвал! – привел убойный аргумент Рахен.
Растерянная Армель стояла, слушала, и нюхала.
– Вы врете? – недоверчиво спросила девушка, выходя из-за укрытия. – Вы точно врете! Вы – друзья! – обвинила Армель, тыча в заговорщиков изящным пальчиком.
– Песенка, послушай! – вдохновенно начал Веслав. – Все это недоразумение, которое... уже прошло!
– Вы..! Ты..! – Армель ткнула Веся кулаком в печенку, и пока тот пытался начать дышать, пробежала мимо отшатнувшихся приятелей и скрылась в толпе.
В дамской комнате немногие посетительницы поправляли прическу и декольте, кто подтягивая вырез повыше, а кто – и опуская пониже, пока не видит бдительная матушка или тетушка. Армель плюхнулась на пуфик в углу, отдышалась и попробовала злиться. Однако злиться никак не выходило. При воспоминании о ночном происшествии и о Весевой заботе, хотелось улыбаться и хихикать, что она и сделала.
Оставшись одна, подошла и посмотрела в огромное зеркало. В раме отразилась красивая девушка с белыми косами, затейливо уложенными вокруг головы и восхитительном платье, по которому кружился листопад.
Сзади раздались непонятные шорохи и скрипы. Армель насторожилась. Шум усилился, Армель оглянулась. Резная чугунная решетка, закрывавшая отдушину под потолком, задрожала и с грохотом упала, разбившись вдребезги. От неожиданности Армель завизжала и отступила, наткнувшись на зеркало. За дверью раздался шум и голос Веся:
– Армель! Армель! Что с тобой?! Я сейчас войду!
И возмущенный женский голос:
– Как вы смеете, молодой человек! Это дамская комната! – вслед за которым в комнату ворвались две вооруженные внушительных размеров ридикюлями матроны.
Из отдушины раздалось разочарованное шипение.
Выйдя из ставшим небезопасным укрытия, Армель улыбнулась стоявшему в карауле Весю и протянула руку.
Оркестр взял минутную паузу перед вальсом, по залу шелестели тихие разговоры и смех, как вдруг канонадой прогремел страшный грохот. Полускрытая лепниной чугунная решетка отдушины метко свалилась прямо на огромную напольную вазу, стоявшую в зале со времен постройки университета. От удара ваза взорвалась, как шутиха, рассыпаясь на мелкие осколки.
Кавалеры сомкнули ряды, защищая дам. Девицы попредприимчивее моментально определили, к кому в руки падать в обморок, и, разумеется, упали, бурно дыша и показывая соблазнительные ложбинки между колыхающимися полушариями. У особо одаренных особ шторм достигал пяти баллов.
Из отдушины послышалось удаляющееся шуршание.
Их Высочества обменялись обреченными понимающими взглядами. Озаренный догадкой Лихай Торхаш кивнул капитану Свонишу и оба вышли. Оркестр вновь заиграл, окруженные заботой и вниманием дамы приняли вертикальное положение и даже смогли вернуться к танцам. Происшествие постепенно было забыто.
Извлеченная из глубин университета крепкой рукой капитана, грязная и свалянная диверсантка была передана в руки закона. Закон выглядел точь-в-точь Красное Лихо в гневе. Закрыв от стыда глаза и прижав к телу уши, лапы и хвост, Рыська простилась со своей любовью. После такого позора на свадьбу можно было положить хвост дохлого бобра.
Глава тридцать вторая, в которой речь пойдет о любви.
Когда парни после отбоя азартно обсуждали женские достоинства, а еще больше прелести, и хвастались успехами, безбожно привирая и выдумывая, Весь всегда отмалчивался. На подначки он один раз высказался в том духе, что подобные разговоры недостойны его, как благородного человека и будущего офицера, а потом молча давал в ухо. Это все было, конечно, правильно и верно, но имело еще одну причину, тщательно им скрываемую. Дело в том, что делиться опытом, ни разу не поцеловав девчонку после полугода ухажерства, было как-то не очень. Что-то с этим надо было делать.
Вытащить Армель на охоту казалось прекрасной идеей. Зимний лес, обнимавший столицу с севера, встретил пару размытыми туманом костлявыми силуэтами сосен, шумом ветра в высоких зеленых шапках, тишиной еловых опочивален, мягким мхом под чуткими лапами. Огромный черный волк, опустив голову, вел по следу робкую белую лисичку.
Весь, привычный к ночной охоте, уверенно вывел подругу на кабанью лежку, поднял стадо, вмах догнал и придушил упитанного подсвинка. Под повелительный рык оборотня Армель осторожно подкралась и понюхала. Что-то внутри проснулось и зашевелилось – то ли голод, то ли азарт, и она впилась острыми зубами в теплую добычу.
Внезапно волк насторожился и зарычал. От тумана отделилась серая тень. Чужак, большой серый зверь с грязно-желтой полосой вдоль спины, выше Веслава в холке и шире в груди, подошел к Армель и мало того, что по-хозяйски обнюхал, так еще и легонько куснул. Армель испуганно заскулила и отпрянула. Весь зарычал и двинулся на незваного гостя.
Прижавшись всем телом к истоптанному снегу, фарга смотрела, как оборотни кружат в опасном танце. Короткое отрывистое рычание, зубы, впившиеся в плечо, вырванный клок. Весь рванулся, ударил серого в бок, сбил с ног и, глухо рыча, сжал челюсти на чужом горле. Армель заскулила. Черный волк ослабил хватку, отсупил. Противник с трудом поднялся на ноги, понурившись, отступил и скрылся в подлеске.
Веслав Гроден из Черных ловцов поднял голову к невидимым звездам и запел Победную Песнь. Гордая подруга подошла, села рядом. Допев, Весь повернулся и основательно облизал белую мордочку.
На следующий вечер, провожая Армель, Веслав от самого трактира набирался решимости. По виду Армель можно было догадаться, что она всей душой хотела, что бы решимость капала быстрее. Слово 'катализатор' ей было абсолютно незнакомо, но, несмотря на это, нежная девичья рука скользнула по черному рукаву в крепкую мужскую ладонь, потрепыхалась там, устраиваясь поудобнее. На всю улицу было слышно, как у Веся бьется сердце.
В темном пятачке между двух фонарей на спящей улице стояли двое. Мужские руки сжали тонкую талию, бледные женские руки лежали на его плечах, как эполеты. Губы встретились в поцелуе, как после долгой разлуки. Одно на двоих дыхание, ничего вокруг, кроме запаха друг друга. Незнакомые желания, странные чувства, ежиками щекотавшие в груди и озабоченными бурундуками шевелившиеся в Весевых
