След крови. Шесть историй о Бошелене и Корбале Броше - Стивен Эриксон
Чувство голода тем не менее росло, превращая миску блевотины чахоточного козла в произведение кулинарного искусства, и вскоре он уже набивал рот этой дрянью.
Миска покачнулась, и Риз откинулся назад, обнаружив, к своему удивлению, что еда внезапно закончилась. Он облизал пальцы, тщательно обсосал кончики усов, жадно провел языком по нижней губе — и тут же тайком огляделся, не видел ли кто столь недостойного, подобающего скорее зверю поведения. Но трое матросов уже ушли, причем довольно поспешно, в поисках корабельного лекаря. Эмансипор остался один.
Вздохнув, он встал со скамьи, забрал деревянную миску и, бросив ее в кадку с соленой водой возле люка, направился на среднюю палубу.
В «воронье гнездо» на главной мачте поднимали ведро с едой, и Эмансипор, щурясь на ярком солнце, посмотрел вверх. Все говорили, что она очень хороша собой: не старуха, разумеется, а ее дочь. Но возможно, девчонка была немой — отсюда странные крики, то и дело доносившиеся с мачты. Что же касается Бены-старшей, ведьмы — заклинательницы бурь, то она ни разу не спустилась вниз, даже не показала свое сморщенное лицо с самого Минора — что, вероятно, и к лучшему. В любом случае, как Риз ни напрягал взгляд, рассмотреть ему никого не удалось.
И все же приятно было думать о той девушке как о красавице.
Улыбаясь, он направился на корму. Поводов для радости вполне хватало. Сытость и приятная тяжесть в желудке. Ясное небо над головой и легкий ветер, вздымающий небольшие волны на морской глади. Субли далеко, и бесенята с лезущими изо всех отверстий глистами тоже. Равно как и убитые работодатели, обезумевшие убийцы и… увы, некоторые из них были не столь далеко, как, возможно, хотелось бы любому здравомыслящему человеку.
Что ж, об этом стоило помнить. Эмансипор обнаружил, что стоит, расставив ноги, возле кормового релинга, набивая трубку ржаволистом и пытаясь сосредоточить взгляд на закутанной в черное фигуре, сгорбившейся на носу, на толстых мучнистых пальцах, ловко управлявшихся с крючком и леской с грузилом. На круглом бледном лице виднелись острый кончик красного языка над обрюзгшей верхней губой и заплывшие глаза с тяжелыми веками и дрожащими на ветру ресницами.
«Сосредоточься…»
И тут Корбал Брош нацепил на железный крючок отрезанное ухо.
А затем забросил его за борт и начал разматывать леску.
С приходом ночи заскрипели гвозди, и скрип их был речью мертвых. Многое требовалось обсудить, следовало составить планы, поделиться честолюбивыми замыслами… но сейчас голоса были полны волнения и страсти. Настал час их освобождения — освобождения пленников, столь долго заключенных внутри гвоздей.
Красная дорога Несмеяни манила их, и волна за волной, в ритме грохочущих ударов моря о доски корпуса, они приближались к той мрачной жиле, в которой текла кровь самого Маэля.
Великий бог моря истекал кровью, как это обычно бывало со всеми древними созданиями. А там, где была кровь, была и власть.
Когда ночь распахнула свою пасть, зевнув тьмой, железные гвозди, соединявшие доски корабля «Солнечный локон», гвозди, когда-то обитавшие в дереве саркофагов в могильниках Скорбного Минора, завели свой хор, удивительно страстный и алчный.
Говорят, даже мертвецы могут петь песни о свободе.
— Будьте так любезны, Риз, достаньте мою кольчугу. Почистите ее и смажьте маслом. Насколько я помню, никакого ремонта ей не требуется, и это воистину радует, учитывая ваше нынешнее состояние.
Эмансипор остановился на пороге каюты и, моргая, уставился на хозяина.
Бошелен не сводил с него взгляда.
— Можете приступать, Риз. Надеюсь, вы справитесь?
— Э… да, конечно, хозяин. Кольчуга, говорите? Справлюсь.
— Вот и прекрасно.
Эмансипор потер затылок:
— Корбал Брош ловит рыбу.
— Вот как? Что ж, как я понимаю, у него возникла внезапная нужда в акульем хряще.
— У него, что ли, колени болят?
— Прошу прощения?
— Ведьмы-заклинательницы говорят, что это надежное средство от боли в коленях.
— Ах вот оно что. Полагаю, в данном случае речь идет о некоторых экспериментальных исследованиях.
— Гм…
— Вот что, любезный…
— Да, хозяин?
— Моя кольчуга… нет, погодите! — Сидевший на краю койки Бошелен встал. — Мне кажется, Риз, в наших отношениях наступил критический момент.
— Сударь? Вы меня увольняете?
— Надеюсь, до этого не дойдет, — сказал Бошелен, поправляя свой парчовый халат и поглаживая острую бородку. — Увы, за время этого путешествия ваше мастерство изрядно пострадало. Общеизвестно, что чрезмерное потребление дурханга приводит к угасанию умственных способностей, хронической апатии и исчезновению всяческих амбиций. Короче говоря, у вас начал атрофироваться мозг. Вы проводите все свободное от сна время в постоянном отупении, а когда спите, то не способны погрузиться в достаточно глубокий сон, чтобы отдохнуть и восстановить силы. Увы, вы стали бесполезны и утомительны.
— Да, сударь.
— Соответственно, ради вашего же блага и, что более важно, моего я вынужден конфисковать ваш запас дурханга на время этого путешествия, а если потребуется, то и навсегда.
— Для меня это было бы плохо, сударь.
— Да неужели? — Бошелен удивленно поднял бровь.
— Да, хозяин. Плохо. Это все из-за нервов. У меня с ними прямо беда. Они уже не те, что когда-то.
— И что же так действует вам на нервы, любезный Риз?
Именно от этого вопроса и позволял Эмансипору уклоняться дурханг. Но теперь хозяин требовал от него до омерзения полной трезвости, лишая всех возможностей сбежать от реальности. Внезапно лишившись дара речи, слуга показал на массивный деревянный сундук у стены.
— Дитя Корбала Броша? — Бошелен нахмурился. — Бросьте, Риз, это довольно глупо. Оно хоть раз сбежало? Собственно, вы и видели-то его только однажды, в самом начале нашего путешествия. Более того, разве вы не верите в узы и заклятия, которые я наложил на этого скромного гомункулуса? Должен добавить, что паранойя — обычное явление среди тех, кто злоупотребляет дурхангом.
— Хозяин, но я слышу его каждую ночь.
