Ник Перумов - Война мага. Том 4: Конец игры

Чёрная башня вобрала в себя и Смертный Ливень — последний шанс его Хозяйки показать, что в любом зле и любой злобе можно отыскать хоть искорку добра.

Правь на свет, Разрушитель. Правь на огонь, Кэр Лаэда. Не ошибёшься.

И последним усилием он вдавливает чёрное копьё тьмы в нагноившуюся рану Разлома.

Император видел, как всё совершилось.

В небесах над Мельином, над разверстой пастью Разлома, возникла исполинская тень. Тень громадного острия, иссиня-чёрного копейного наконечника, нацеленного прямо в бездну.

И в тот миг, когда блестящее антрацитовое навершие погрузилось в рану, словно скальпель хирурга, он услыхал спокойный голос Ракота:

— А теперь иди ко мне, мой Ученик.

Мир Мельина содрогнулся от края до края. Видимое из самых дальних краёв, чудовищное чёрное копье погрузилось в белую муть, заполнявшую Разлом. Броня Чёрной башни ломалась — ей нечего больше защищать, напротив, пришло время раскрыться.

Разрушитель знал, что это всё. Что его долг исполнен, что сейчас получит свободу Смертный Ливень и его Хозяйка тоже.

Уже совсем близко от Мельина, на развалинах Храма Океанов, по грудь в накатывающихся волнах, и Наллика застыла на коленях, запрокинув голову и сжав кулаки.

— Пожалуйста, сделай это! Ну, пожалуйста!.. — вырвалось сдавленное рыдание, обращенное сейчас к существу, совсем недавно бывшему Сильвией Нагваль. — Вспомни, о чём мы говорили! Спаси всех и дай мне спасти тебя!..

…Нечего больше держаться за призрак. Призрак собственного могущества, всесилия, непобедимости. Ты жадно гналась за ними, мёртвыми вещами, наделёнными по тем или иным причинам магической мощью.

Ты славно служил мне, отцовский меч. Но, наверное, папе б хотелось, чтобы на сей раз ты постарался уже не для меня.

Взмах, пальцы разжаты — чёрный фламберг вырывается из рук Сильвии, разлетаясь облаком ярких искр; каждая — словно крошечный фитиль.

А над Хозяйкой Смертного Ливня склоняются два человеческих лица, добрые, внимательные и чуть встревоженные.

— Мама, мамочка!.. Папа!

Ты сделала всё, что могла, последняя из Красного Арка.

— И я для тебя сделаю то же, — шепчет Наллика.

Звучит Колокол Моря.

Смертный Ливень не останавливался. Густые облака окутали остриё Чёрной башни, и там, где сшибались сейчас Эвиал и Мельин, потоки извергаемого яда смешались с живым туманом.

Взлетел фламберг, взорвался, снопом огненных стрел рассыпались его обломки, и порождающая козлоногих хмарь вспыхнула. Волны пламени пронеслись от моря и до гор, по всей длине Разлома, выжигая всё, оставляя лишь мертвый, спекшийся камень.

Разлом не имеет дна, он ведёт обратно, из Мельина в Эвиал — и сейчас этот провал заполняли бесконечные волны мрака. Тьма исполняла извечное своё предназначение — лечить и врачевать, затягивать раны, нанесённые миру неразумными его обитателями.

Но этого мало. На огромных пространствах Мельина, сейчас мёртвых, покинутых всем живым, хозяйничали козлоногие. Этого так просто не оставить, они способны истребить ещё множество жизней, забрать с собой, даже погибнув сами.

И потому следом за чёрным копьём идёт Эвиал.

Мир, сорванный с основ, его корни рассечены. Ему требуется якорь.

Император видел, как заполненная чёрным пламенем пропасть Разлома раскрывается. Тьма не стягивает разрыв в плоти мира, она не властна соединить несоединимое. Её огонь очистит рану, но исцелит окончательно её совсем иное.

И Спаситель испускает последний вопль, от которого падают навзничь все, от мала до велика в Эвиале, крик распадающейся человеческой оболочки.

Эвиал идёт следом за чёрным копьём, и те моря, что остались серы и безжизненны под вековой тенью Западной Тьмы, первыми сталкиваются с раскрывшейся пастью Разлома.

И Мельин, и Эвиал сотрясаются. Рушатся стены городов, обваливаются высокие башни и шпили — но мёртвые камни нетрудно сложить наново.

Император видит, как исполинские массы воды врываются в Разлом. Чёрное копьё раздвигает складки реальности, творя невозможное: два мира сливаются в один. Сходят с ума потоки свободной магии, чудовищное столкновение жадно осушает их до дна, и в Межреальности разражается шторм, равного которому Упорядоченное не видело уже много, много веков…

В последний раз такой бушевал, когда один Истинный Маг, вернувшись из изгнания, принял Зерно Судьбы своего последнего настоящего ученика.

Огромный северный континент Мельина разрывает: там, где был Разлом, появляется новое море, трещина доходит до северной оконечности, до вечных льдов. И туда, в это новое лоно, ложится Эвиал.

Над слившимися мирами носится неистовый феникс, Император чувствует, как он сшивает, стягивает незримыми нитями плоть двух миров.

Моря Эвиала сузились, Правая и Левая Клешни приблизились к Старому Свету; но Западной Тьмы нет, нет и тех, кто держал прекрасного феникса в клетке.

Очищается небо, и два солнца, помедлив, тоже сливаются в одно — оперение феникса вспыхивает дивным многоцветьем.

Люди в Эвиале медленно поднимаются с колен. Безвременье кончилось. Всё успокаивается. Дуют ветры и плывут облака, и кошки возвращаются к нагретым местам…

— А тебе всё это хранить, мой Ученик, — слышит Император, и знает, что это правда. Ему не вернуться обратно, но он увидит, как родится и как станет расти его сын. Иногда, во снах, Император сможет приходить к нему и рассказывать.

А ещё он придёт к Сеамни. К своей Тайде. И тоже расскажет ей всё-всё. И она поймёт, конечно же, поймёт, не может не понять!

Император раскинул незримые руки, обнимая весь Мельин. Он знал — ему предстояло стать корнем и кроной, почкой и листом, ветром и волною; ему хранить два слившихся вместе мира и постараться сделать так, чтобы обитатели их поняли, что можно жить рядом, не вцепляясь друг другу в глотки.

Но это потом.

Сейчас его ждёт Учитель.

Нет, это слово неверно. Наверное, ближе всех окажется иное — «друг».

…Это очень странное ощущение — не иметь тела и видеть всё не только перед собой, но и справа, и слева, и даже сзади.

— Гвин! — Голос спокоен и уверен. Император поворачивается — и его взор тотчас сужается, вновь делаясь как у человека.

Высокий и широкоплечий, в чёрной броне с развевающимся алым плащом за плечами, Ракот шагает навстречу, протягивая руку — как равному.

— Спасибо тебе, друг.

— Разве не ученик, нет? — Тело Императора вновь проявляется из ничего, словно выныривая из незримого сумрака. Знакомые латы, вычеканенный василиск — но белые перчатки исчезли бесследно. Впрочем, нет, не совсем бесследно — левая рука изуродована шрамами, кожа тёмно-багрова.