Фаня Шифман - Отцы Ели Кислый Виноград. Первый лабиринт

У Рути возникло неприятное ощущение, что и добродушие, и весёлость гостя — чересчур показные. Не глядя на громадного толстяка, Рути сквозь зубы проговорила:

«Э-э-э… А тебе не кажется, что мог бы что-то и девочке принести, если уж ты решил наших сыновей побаловать? Кстати, мы их тоже не обделяем, у них есть всё, что нужно». Тим повернулся к ней, умильно и виновато ухмыляясь: «Ну, чем ты недовольна, Рути? Я люблю, искренне люблю твоих мальчиков! Они такие лапочки!

Вот я им подарки принёс, смотри, какие они довольные!» — «А девочке? Она что, не наша дочь? Ей что, не хочется?» Тим продолжал откровенно поедать её глазами: «Да не знаю я, как с такими маленькими и худенькими обращаться… Девчонки, они все плаксы и ябеды! А вот мальчишечки — это дело! Не понимаю, чем ты недовольна!..

Ну, Рути, не уходи, посиди с нами, посмотри, как мы играем!» — «Некогда мне с вами сидеть!.. — пойду дочку успокаивать… Пусть вас Моти развлекает!..» — сквозь зубы пробормотала Рути и, резко развернувшись, вышла вон. Моти стоял, опешив, не понимая, что происходит, ловил торжествующие взгляды своего старого армейского приятеля и… немел под этими взглядами. Потом приближался к ним и постепенно втягивался в их игры, на правах стороннего наблюдателя… Тим старался полностью завладеть вниманием мальчишек, отвлекая их от отцовских усилий принять участие в играх. Моти тогда никак не мог понять, зачем это тому было нужно. А главное — зачем он так демонстративно делал различие между его детьми. Понял, к сожалению, слишком поздно…

Моти стоило огромного труда убедить мальчишек непременно воткнуть в уши презентованные всем сегодняшним посетителям «Цедефошрии» антишумовые фильтры.

Близнецы наперебой верещали: «Ты что, па-ап! Запятнать себя страхом перед сногсшибательными композициями гениальных виртуозов? Да над нами смеяться будут!» — «Посмотрите! Все надевают эти фильтры!» — как можно спокойней, пытался уговорить их Моти. — «А мы уже слушали!..» — похвастался Галь. — «Как слушали?

Когда?» — изумился Моти. Гай махнул рукой: «Ну, у ребят — диски… А композиции старого состава «Звёздных… э-э-э… виртуозов», что был до них у Ори Мусаки…

Так называемых шумовиков, которые исполняли композиции на стиральных досках ихних бабушек… Знаешь?» Моти совсем смешался, опасаясь выглядеть перед сыновьями смешным и несовременным: «Нет, стиральные доски даже видеть не пришлось. Такой вот пробел в моём образовании! Тем более не знаю, как их используют в качестве музыкальных инструментов… — и с плохо скрытой иронией он спросил: — Кстати, каких именно? — струнных, клавишных, или… скорее всего, всё-таки ударных? Судя по названию и первоначальному предназначению…» Близнецы с сожалением посмотрели на своего отсталого отца, а Галь пояснил с выражением преувеличенной гордости на лице: «А вот этих — только диски у ребят. Поверь, это что-то сногсшибательное! Шутка ли — «Звёздные силоноиды»!" — сбивчиво бормоча невнятные, рубленные фразы, мальчишки нехотя натягивали на головы устройства.

Моти нарочито недоуменно пожимал плечами: «Мне, старому вашему отцу, этих странных названий и течений уже не постичь». Сыновья перемигнулись и засмеялись, ничего не ответив.

В этот момент погас свет, и только установленные на каждом столе изящные маленькие фонарики, искусно выполненные в виде грозди винограда, апельсина, гуайявы, грозди банан или ещё какого-нибудь плода, струили мягкий, неяркий свет.

Под бешеное мигание огней по всей площади, обволакиваемой звуками, несущимися из Большой Ракушки, когда отчётливо аритмичными синкопами перемежались раздражающе-яркий свет и кромешная тьма, на сцену вышел маэстро Ори Мусаки-сан. Это был худенький невысокий человечек, причудливо закутанный в бледно-голубое кимоно, которое чем-то неуловимо напоминало также и индийское женское одеяние, сари. На лбу великого человека красовалась большая темно-красная клякса, что, очевидно, должно было символизировать принадлежность к высшей касте брахманов в Индии. Кроме этой кляксы, лик великого человека украшали дымчатые непроницаемые очки слегка раскосой формы.

Зал взорвался экстатическим воплем молодых фанатов.

Улыбаясь японской улыбкой и по-японски раскланиваясь с публикой, занявшей места вблизи сцены-ракушки, посылая воздушные поцелуи тем, кто занял места в отдалении, он заговорил, и усилители разнесли его голос по всей «Цедефошрии»: «Шалом! Шалом!

Hi!!! «Звёздные силоноиды» от всей души и сердечно приветствуют всех любителей и ценителей силонокулла Эрании и всей Арцены! Для начала вы можете настроить ваши устройства на более-менее тихую, спокойную музыку! Выступает любимец нашей элитарной молодёжи и всех молодых душою и сердцем, популярный артист… Виви Гуффи!» Глядя на руководителя популярного коллектива и рассеянно слушая его нежно трепещущий тенорок, Моти не уставал про себя удивляться: «Интересная помесь стилизаций — Япония и Индия. Наверно, не получилось остановиться на чём-то одном.

Или это — то, чего он успел нахвататься из той и другой культуры».

На сцену стремительно вылетел, будто получил хорошего пинка под зад, маленький с курчавой шапкой волос, чем-то похожий на потешную, смешную мартышку, парень. Его чрезмерно большой рот с тонкими ярко накрашенными губами был распахнут в традиционно широкой smile. Чёрные маслянистые глазки, как будто подглядывавшие из-под огромного блестящего чуба, чем-то напоминали вход в таинственные пещеры.

Сидящим почти у самой сцены было отлично видно, что лицо парня было густо накрашено, что наводило на невольную мысль о некой своеобразной и модной ориентации в определённых кругах самых отвязанных элитариев. Моти внутренне ощутил, что его брезгливо передёрнуло. Успокаивая себя, он подумал, что, скорее всего, так принято у артистов — так сказать, сценический грим. Виви Гуффи был облачён в прозрачную тунику из бледно-голубого шифона, из-под неё виднелось обнажённое тело, густо покрытое вызывающей смущение татуировкой. Моти тут же подумал, что его мальчикам, пожалуй, рановато созерцать рисунки, украшающие в меру упитанные телеса кумира современной молодёжи.

Когда он этого артиста пару раз видел по телевизору, тот выглядел малость приличнее, во всяком случае, ни татуировки, ни росписей видно не было. То, что увидел сейчас Моти на теле Виви Гуффи, было слишком… даже для него, взрослого мужчины. Он подумал, что, наверно, не стоило им садиться так близко к сцене…

Ему оставалось только порадоваться, что жена и дочь не видят всего этого, в то же время он с немалым смущением и беспокойством подумал о сыновьях-подростках. А те уже смотрели на кумира во все глаза, значит, говорить им что-то было уже поздно, да и бесполезно — слишком внезапно и неожиданно этаким упругим мячиком выскочил расписной кумир на сцену…