Наталья Авербух - Последний из Рода

— Ждет… И всегда будет ждать. Вьюга ради него узор мира испортила, его судьбу себе забрала, один обрывок и оставила на память Ткачихе.

Минут десять[9] мы прошли молча. Потом вдруг накрыло озарение…

— Лина Огнь, так… Елина Огнь это…. - ахнул я и остановился, прикладывая ладонь к глазам. Во что же я вляпался-то?! В какое дерьмо?!

— Да-да, — ехидно подтвердила Нара. — А ты думал, что, просто так тебе сабельку подарили? Говорила тебе, предупреждала!.. Но что уже теперь поделать. Воином ее тебе стать теперь — одна дорога. — И горько закончила: — Одна дорога теперь — в пламя. Одна.

— Мне снятся сны… В них оно — пламя, — сболтнул я, вспоминая давешний кошмар. Пожалел сначала, а потом мысленно рукой махнул. Менестрелька-то непростая у меня. Вон сколько всего знает! А я все не знал, о чем с ней, дурочкой, разговаривать. И кто дурак после этого? А ведь говорили в обозе, что сказки она детям на ночь волшебные читает, да потом у костра легенды. Все не слушал, старался подальше держаться…

Дальше мы молчали. Я, смущенный, не знал, как начать, а она даже не оборачивалась. Будто роли местами поменялись. Раньше она шла за мной, пряталась за моей спиной от всего мира, а теперь… А теперь даже походка изменилась. Будто она что-то для себя решила, будто…

Вечерело. Обоз уже переправился, когда мы вошли в Большие Окуни. Следовало поторопиться, чтобы успеть до закрытия мостов.

Маг принял четыре монеты и кивнул, пропуская. Я поморщился, затягивая завязки кошелька. Долго не протянем, если в обоз обратно не примут. Дня на два хватит, а потом голодать придется.

— Тиан… — неуверенно начала Нара. — Я тут подумала… Ты на меня столько потратил. Одежду купил, гитару.

— Забудь! — отрезал я. — Нечего тут!

— Так денег-то у тебя почти не осталось… — тихо заметила она, отводя взгляд.

— Ничего, заработаю, — легкомысленно отмахнулся.

— Я ведь тоже могу работать, — еще тише, почти неслышно.

Я взвился и разразился тирадой о том, что не пристало честной женщине, да и кем я-то буду, и что пока я жив… А она смотрела на меня и робко, удивленно улыбалась.

— Тиан, я же менестрель. Я, правда, никогда не странствовала, не знаю… Но, может, мне разрешат выступить в таверне. Я слышала, так можно расплатиться за еду и ночлег…

Я мысленно отвесил себе оплеуху. О чем подумал, дурак?!

— Посмотрим, — буркнул. А сам поклялся: никогда не приму от нее денег… Тем более, не позволю, чтобы она отрабатывала за нас обоих. Пусть лучше себе на булавки соберет…

В Малых Окунях нас встретили, как родных. Глава обоза похлопал меня по плечу и потрепал Нару за щеку, словно ребенка неразумного. Не знаю, кого сильней перекосило — меня или ее.

— Тайвэма'ал![10] — прошипела она, когда мы вдвоем остались за столом.

— Что? — переспросил я, забывшись. — А, извини, ты опять на языке феек бормочешь. Ты бы последила за собой, а то, не дай Единый… Я-то привык уже, а вот кто другой за отродье феечье принять может. Беды не оберешься. Да и откуда у тебя вообще такая привычка-то? Знал я пару менестрелей…

Она молчала. Старалась не встретиться со мною взглядом и молчала.

Но не солгала.

— Ладно, — вздохнул я. — Не хочешь — не говори. Только странно все это… И ты сама… странная… Я за блажь принимал, каюсь, но сейчас будто шоры с глаз пали: не дурость, не блажь. Не будь я уверен, что ты — человек, и впрямь бы решил, что из Вьюжных лесов по мою душу явилась. А может ты эта… Княгиня?

Она зыркнула на меня исподлобья.

— Я - не фейри, — сказала тихо. — Я — смертная. Ты вот — Воин, а я — Менестрель. Тебе дар дан сражаться, а мне — знать. Я много чего знаю и помню: историю мира с самого сотворения.

Не солгала. Что-то недоговорила, но и не солгала. Хорошо. Может быть, мы все же сумеем понять друг друга. А может даже и….

Додумывать я не стал. Может быть, я и увидел менестрельку с иной, совсем неожиданной, стороны, но как женщина она была не в моем вкусе. Слишком уж неприметная она, ничем не выделяющаяся, плоская, как доска. Не посмотреть, не ухватиться, не по ночам согреться…

— Тиан, я тогда пойду, спрошу хозяина, может он позволит мне спеть? — спросила Нара, просительно заглядывая мне в глаза. Я видел — ей не терпится показать умение.

— Иди, — вздохнул. — Только не вздумай за меня игрой своей расплачиваться. Лучше пусть тебе заплатит, будут свои деньги на всякие там…

Она неохотно кивнула, с сомнением глядя на наш более чем скромный ужин. Здесь, по счастью, подавали не только рыбу, но и цены были на порядок выше. Хорошо хоть в обоз нас приняли обратно.

Менестрелька переговорила с пузатым хозяином, более чем готовым разрешить ей развлечь многочисленных посетителей. Как я понял из долетевших до меня обрывков разговора, он за выступление две серебряных монеты пообещал и комнату на ночь, а еще то, что слушатели заплатят, ей достается. Все-таки менестрелей любят и ценят, не так их много бродит по дорогам, большинство в Псхове живет, туда и съезжаются ценители. А в Малых Окунях вот уже месяц никаких развлечений не было.

Спустя двадцать минут таверна битком набилась — это хозяин, не желая упускать выгоду, послал служанку новостями поделиться. Нара все это время сидела на высоком табурете, принесенном для нее откуда-то с кухни, и наигрывала что-то тихо.

А потом она запела. Ту самую, о Воинах. И притихли люди, слушая. А я сидел в уголке, прикрыв глаза. И вновь лилось из груди моей пламя, и вновь продирались из-под земли огненные воины-скелеты. И вновь шли в бой по велению моему, и убивали во славу мою…

— А старые песни знаешь? — спросил кто-то, когда Нара закончила петь.

— Знаю, — ответила она, продолжая наигрывать мелодию. — Какую вам спеть?

— О Тиане Берсерке! — попросил кто-то и тут же его поддержали нестройно.

А она побледнела как мел, дернулась, неловко струну задела. А потом посмотрела на меня испуганно. Я пожал плечами.

— Хорошо. Тогда слушайте… Слушайте легенду о Первом из Великого Рода Берсерков. Слушайте о Великом Городе и его людях…

Она запела, но я не слышал ни слова. Звуки исчезли, исчезли стены, я вдруг увидел себя со стороны. Будто я сижу на жеребце огромном перед воротами закрытыми. А в руке сабля, и горят глаза ворона, и дрожит Оружие. И весь я в алом, словно маг расфуфыренный. А через плечо лента наградная… И страшно мне. Но страх прячется где-то глубоко внутри, а наверху — ярость. Ярость такая, что вот ее и стоит испугаться: самоубийственная.

Ночь беззвездна, но светла кострами и пожарами. Пламя повсюду. Горит город, горят шатры и костры. С шипением стрелы пламенные тьму прошивают. И падает первый снег. Белой кисеей на волосы ложится и плечи. Я запрокидываю голову… Снежинки тают, едва коснувшись кожи, слезами по щекам бегут капли.