Селия Фридман - Пожиратели душ

– Итак, теперь я волен отправиться в путь, чего отец никогда бы мне не позволил. Волен идти по следам, которые мне пошлют боги. Волен искать твою ведьму.

– Вряд ли ее можно назвать моей, ваше… Андован.

– Отец поубивал бы их всех до одной в надежде, что та самая тоже окажется среди них. Он такой.

– Вы же знаете – нельзя поручиться, что она находится в пределах этого королевства.

– Он бы все равно это сделал, – тяжело вздохнул Андован. – Не удивлюсь, если он и теперь, еще до рассвета, найдет виновного и обезглавит его.

– Потому-то соседние правители и относятся к нему с таким уважением.

– Поосторожней, магистр, – помрачнел Андован. – Он все-таки мой отец.

– Да, разумеется. Виноват.

– Он поверил? Не усомнился?

– В чем ему было сомневаться? Крестьянина, сыгравшего вашу роль, я сделал точным вашим подобием. На смерть он пошел по доброй воле, соблазнившись деньгами, которые вы посулили его семье. Предсмертное послание написано вашей рукой, и мысли в нем подлинные. Даже магистр не заметил бы никакого подвоха.

– Да, это так. Я готов скорее покончить с собой, чем угасать немощным калекой на пышном ложе.

– Однако вы избрали опасный путь. Слабость станет расти и порой захватывать вас без предупреждения. Чем дальше, тем меньше будет у вас оставаться хороших дней.

– Я не хочу умирать в постели, – повторил, стиснув зубы, принц. – Сколько мне отпущено времени?

– Боюсь, предсказать это невозможно, но при наличии столь явных признаков… как правило, остается немного.

– Несколько лет?

Черные глаза Коливара сверкнули ониксом.

– Самое большее.

– Хорошо. – Андован был одет скромно, в темные тона, как простолюдин.

«Может, что и получится», – думал Коливар. Он сделал для принца что мог. Наложил чары, долженствующие привести его к загадочной женщине. Таких попыток, по правде сказать, никто еще не предпринимал, и следовало опасаться, как бы магическая цепь, связующая этих двоих, не притянула самого Коливара. И, конечно, нельзя было объяснять принцу истинную подоплеку этого дела. Андован – почтовый голубь, ничего более. Стрелка, указывающая путь Коливару.

Волшебница столь могущественная стоит того, чтобы ее отыскать. Даже если эта задача сопряжена с риском.

– К рассвету ты должен покинуть эту страну, – предостерег принц. – Не испытывай отцовского терпения. Ему уже доводилось убивать чародеев.

– Мне это известно… Андован, – почтительно поклонился магистр, – однако благодарю за беспокойство.

– Больше не Андован. Надо придумать что-то другое, верно? Не странно ли – покинуть прежнюю жизнь оказалось проще, чем отказаться от старого имени.

– Изменить имя значит изменить жизнь.

– Вот-вот, – тихо согласился принц. Не сказав больше ничего, он сел на коня и поехал на запад.

«Счастливой охоты, – мысленно произнес Коливар. – Хотя отныне ты не охотник, а просто приманка».

Когда всадник скрылся в лесу, у Коливара выросли длинные черные крылья. Чародей поднялся в воздух и полетел.

Пока еще не домой – вслед за принцем.

Где-то далеко, неведомый, безымянный, терял силы его собственный консорт.

Еще немного – и обе луны закатились.

ЧАСТЬ II. ПЕРЕМЕНЫ

Глава 11

– Мама? – Мальчик, моргая, смотрел на пустую улицу. Пахло на ней как всегда – копотью, помоями, пролитым пивом и блевотиной у харчевни, – но вокруг не было ни души. – Мама, ты тут? – Кое-как подстриженная светлая прядка упала мальчику на левый глаз, и он отвел ее грязной рукой. – Эй! Есть тут кто-нибудь?

Днем он удрал из дома, спасаясь от бешено орущего отца, и до вечера играл на выгоне – строил крепости из грязи и командовал травяными солдатиками. Они выступили в поход, чтобы освободить принцессу от людоеда. Людоед постоянно бил ее, но младший брат принцессы убежал, набрал войско и собрался мстить за сестру. Они победили людоеда, и солдаты затоптали его насмерть. К закату на поле боя образовался большой круг вытоптанной травы, и мальчику немного полегчало – совсем чуть-чуть.

Теперь отец, должно быть, ушел или валяется пьяный, подумал он, а мать лечит синяки всему семейству. Не попробовать ли вернуться – уж очень есть хочется. В доме найдется разве что черствый хлеб с засохшим сыром, но и это сгодится. Мать поругает его за то, что он убежал, но не сильно. Она и сама бы сбежала, если б могла.

– Эй!..

Тишина на улице пугала его. Пусть даже все попрятались по домам, что само по себе уже странно, но ведь ни единого звука из окон не слышно. Мальчика снедала тревога, для которой у него не было слов. Он чувствовал себя как собака, которая, чуя нечто сверхъестественное, поджимает хвост и стремглав бежит прочь.

Он шел по улице, выкликая дрожащим голосом знакомые имена, и волосы шевелились у него на затылке. Он старался быть храбрым. Днем он струсил и теперь, подходя к дому, стыдился этого. Не станет он убегать снова из-за какой-то тишины, пускай и самой таинственной.

Должен же кто-то здесь быть!

Пугливо, будто кролик, мальчик пробирался по улице. Хоть бы собака живая – так нет, никого.

Вот конские яблоки, довольно свежие, и мухи на них кишат. Увидев их, мальчик почему-то так испугался, что чуть не дал стрекача – но удержался. От одного дерьма и мух вреда не будет. Но что же это за страх такой, медленно сжимающий холодными пальцами его сердце?

Он прошел мимо маленькой харчевни их городка. Заведение не из важных, но для многих мужчин – что дом родной. Пиво дешевое, еда тоже. Крестьяне часто заходят сюда поесть. Помои хозяин выливает в проулке между домами, а не на улице, как делают почти все. Куча мусора опять привлекла внимание мальчика, и животное чувство чего-то неладного вновь пробрало его. Но он снова удержался от бегства и стал смекать, с чего он так обмирает при виде всякой дряни.

Еще немного – и он понял, в чем дело.

На улице не было крыс.

Он оглянулся. Нигде ни одной, а ведь они ввечеру всегда вылезают из своих нор на кормежку. Какой же город без крыс? Женщины ругаются, а мужчины давно смирились – все равно с этой напастью ничего поделать нельзя.

А теперь вот их нет – ни на улице, ни в темноте у домов, ни на помойке.

Мальчик попятился и вступил в кучу навоза. Мухи скатились с нее на землю, словно маленькие черные шарики. Дохлые мухи.

– Мама!

Ужас стиснул его сердечко, и он побежал – не из города, как требовало все его нутро, а по улице, к раскиданным в грязи лачугам, каждая со своей мусорной кучей без крыс и без мух.

– Мама-а!

И птицы ведь тоже не поют, сообразил он, остановившись перед своим домом. И комары не зудят. Неладно дело, ох, неладно!