Анна Гаврилова - Тризна по князю Рюрику. Кровь за кровь! (сборник)

— Нравится? — ухмыляясь, спросил одноглазый.

— Ага…

— Ладно, давай так договоримся. Я дело одно решить должен, пока ещё солнце не закатилось, а ты тут обожди. Вернусь — спроважу тебя на какую-нибудь лодью, до Киева.

Не в силах выдавить из себя и слова, Добродей кивнул.

— Вот и славно. Жди.

Может быть, Лодочник что ещё говорил, но мальчик не слышал. И вслед одноглазому не смотрел, потому как оторвать взгляда от лодий не мог ну никак.

— Эй! Соколик! — проскрипело над ухом. Добродей не сразу понял, что обращаются к нему. — Ты чего же посередь дороги встал?

Мальчик огляделся, но дороги так и не увидел. И только после этого обратил взгляд на старушку, которая стояла рядом.

Женщина выглядела странно, даже слишком. Одежда приличная, получше Добродеевой будет. А из-под платка выбивается нечесаная прядь серых волос, в глубоких морщинах следы застарелой грязи, один глаз сплошь белый, второй косит. Старушка опиралась не на клюку, а на простую кривую палку, с которой только кору ободрали.

— Да я… — начал было Добря.

— Ждешь кого? — проскрипела старуха.

— Так это… Лодочника.

— А… Знаю-знаю этого Лодочника. Что обещал?

— На лодью посадить… — развел руками мальчик. — До Киева.

Судя по виду старухи, она действительно могла знать Лодочника. Ведь оба одноглазые.

— У… Киев… Киев — город хороший. А что тебе там нужно?

— К князю иду, за ба… артельщиками нашими.

— А почему один?

Добродей потупился, на глаза опять навернулись слезы.

— Сирота? — догадалась старушка.

Мальчик не ответил. Пусть батя погиб, но мамка-то жива! Хотя так далеко, что и впрямь сиротой зваться можно.

— Я этого Лодочника хорошо знаю, — повторила старушка. — Его тут все знают. А дружина князя Вельмуда — особенно. С самой весны поджидают. А к осени, как видишь, и дождались.

— Чего-чего?

— А ничего. Вор он. Разбойник и душегуб.

— Как?.. — выдохнул Добря ошеломленно.

— А вот так. Детишек в Русу привозит и тайно на чужеземные лодьи отдает, за награду.

Рот старушки искривился, лицо стало до того страдальческим, что Добродей сам едва не расплакался.

— Этой весной о том и прознали. А князь Вельмуд велел изловить и в колодки обрядить. Так что… не вернется твой Лодочник.

Сердце трепыхнулось испуганно, зубы и колени свело страхом, но Добря все-таки нашёл в себе силы возразить:

— Не может такого быть. Он за всю дорогу, от самого Ильменя, меня и взглядом не обидел! А сейчас по делам пошел…

— Ага, в корчму, где корабельщики иноземные пируют. Они всегда в одной и той же корчме останавливаются. Не веришь — не верь. Ждать хочешь? Жди, — проскрежетала старуха и, состроив грустное лицо, засеменила прочь.

Новость подкосила Добродея, земля под ногами покачнулась.

— И что же теперь? — вскрикнул он.

Старуха, несмотря на явную подглуховатость, расслышала и обернулась:

— Да ниче. В Русе останешься. Авось кто из наших и приютит сироту.

— Мне нельзя, — спешно отозвался Добря. — Мне в Русе ни к чему! Мне в Киев надо!

— Ну, так попробуй к купцам обратиться. Правда, до Киева только одна лодья идти намеревалась. Путь-то непростой. Сперва по реке, после волоком. Долго. Потом опять реками, а у Днепра берега узкие… Зато язык до него точно доведет.

— Что за лодья?

— А… — Старушечий рот растянулся в улыбке, от чего морщины стали глубже, наружу вылезли коричневые беззубые десны. — Это не абы какая лодья. Богатая. До самой Шаркилы ходит! Туда так просто не пробраться.

— А как пробраться?.. Как быть?

— Заплатить есть чем? — каркнула женщина, прикрыв белесый глаз.

Добродей вдруг понял, что у него не то что монет, даже еды не водится.

— Нет…

Старушка хмыкнула, передернула плечами:

— Тогда и торговли нет. Кому ты такой на лодье нужен? Задаром и на рыбацкую долбленку никто не возьмет.

Добря почувствовал, как к горлу подкатывает ком, как наполняется рыданьями грудь, а колени заходятся запоздалым ужасом. А ведь правда, с чего бы это Лодочник помогать взялся? На такие хлопоты ради чужого человека не идут, только если за плату.

— Что же делать? — пробормотал мальчик.

Старуха вздохнула тяжко, смерила новым, полным грусти взглядом. В сердце Добродея трепыхнулась слабая надежда: женщина — она и в старости женщина, дети для неё не пустой звук, даже если чужие…

— Работать умеешь?

— Умею, — заверил Добродей.

Горожанка приблизилась, рассматривала теперь не с жалостью, а так, словно оценивала. Наконец кивнула удовлетворенно:

— Ты мальчик крепкий, выносливый. Так и быть. Пойдем.

— Куда?

— На лодью. Один из тамошних корабельщиков племянником мне приходится. Замолвлю словечко.

Согласия Добродея старуха не дожидалась. С кряхтением, тяжело передвигая ноги, устремилась к большой пристани. Мальчик поспешил за ней, молчаливо моля богов о помощи.

Оставаться в Русе совсем не хотелось. Кто он тут? Бродяга! И ждет его в лучшем случае голод и не по годам тяжёлая работа. Поработать на лодье — совсем другое дело, это не навсегда. Тем более судно до Киева довезет…

— Эй! — завопила старуха. — Эй!

Клюка описала дугу в воздухе, Добродей едва успел увернуться от случайного удара. Горожанка же махала клюкой бойчее, чем воин мечом.

— Эй!!!

Добря только теперь сообразил, в чем причина: самая большая, самая богатая лодья намеревалась покинуть пристань. На судне деловито перекликались, с бранью затаскивали деревянные мостки.

— Эй! — вторя старой женщине, закричал он и рванул вперед. — Эй, подождите!

— Эй!!!

Корабельщики внимания не обращали, только один, чье массивное тело было укутано в дорогие ткани, замер и уставился на бегущего. На голове человека красовалась удивительная, очень смешная шапка — это Добря заметил, несмотря на волнение, тут же расплылся в улыбке.

— Что надо? — гаркнул человек.

— Сироту, сироту возьмите! — прокричала старуха, задыхаясь.

Корабельщик глядел на женщину странно. Добре даже показалось, что его лицо стало хищным.

— Сироту? — переспросил он.

— Да! — крикнула горожанка. — Он держит путь в Киев!

— Словен?

— Ну ты же видишь! — отозвалась она.

— Сирота? — не унимался корабельщик.

Добря бросил быстрый взгляд на старуху, женщина истово кивала. На всякий случай он и сам закивал.

— Хорошо. Иди сюда.

Работники, что только-только убрали мостки, с явным раздражением вернули их на место. Добря зайцем промчался по качающимся доскам, резво прыгнул на палубу. Скользнул взглядом по лодье: с каждого бока по нескольку скамей для гребцов, посередине массивная мачта, под ногами влажные, чистые доски. Народ на корабле хмурый, отовсюду летят настороженные взгляды.