Роберт Силверберг - Легенды II (антология)

С усилием оторвав глаза и мысли от этой картины, я напомнила себе, кто я есть и где нахожусь. Заставила себя вспомнить о Карлмине и Ретио и стала смотреть по сторонам уже сознательно. Небо, сказала я себе. Голубое небо. Деревья.

Ведя пальцами по стене, я стала продвигаться вперед.

Искусство — это погружение. Настоящее искусство — полное погружение. Ретио был прав: оно стремилось меня утопить. Но прав был и Карлмин: оно не содержало в себе угрозы. Я, как художник, причастный к подобной магии, не потеряла головы, даже когда течение стало сильнее.

Мне помогало все то же слово: небо. Я не знала, следуют за мной мои спутники или покинули меня, сочтя безумной. Ретио не покинул, думала я. Ретио идет за мной, неся на руках моего сына. Мгновением позже мне уже стало трудно вспомнить их имена. Таких имен и таких людей не было в городе, в котором я обитала.

В эти часы купля-продажа так и кипела вокруг. Краски, звуки и даже запахи манили меня задержаться, но Небо вело вперед.

Здесь не питали особой любви к внешнему миру. Они построили себе улей, большей частью подземный, теплый, светлый и чистый, недоступный для ветра, бурь и дождя. От природы они взяли лишь то, что им нравилось, сажали цветущие деревья и держали певчих птиц в клетках. По растущим в кадках кустам шмыгали блестящие ящерицы. Рыбы взлетали над фонтанами, но собаки не бегали по улицам, и птицы не летали над головой. Не допускалось ничего, что разводило бы грязь. Во всем соблюдался порядок, исключая поведение самих горожан, которые кричали, смеялись и свистели вовсю на своих чистеньких улицах.

Небо, говорила я им, но они меня, конечно, не слышали. Я уже начинала понимать жужжащие вокруг разговоры, но их темы не занимали меня. Что мне было задело до политики королевы, жившей тысячу лет назад, до великосветских свадеб и заговоров, о которых все сплетничали? Небо, повторяла я, и нужные воспоминания стали понемногу поступать в мою память. Здесь жили и другие, посвятившие Небу всю жизнь. Над речными туманами высилась обсерватория, где ученые, мужчины и женщины, наблюдали звезды и их влияние на судьбу смертных. Я сосредоточилась и скоро «вспомнила», где она стояла. Благодарение Са, это место находилось недалеко от рыночной площади.

Потом я остановилась. Глаза мои видели перед собой хорошо освещенную, гладкую дорогу, но руки натыкались на груду земли и камня, из-под которой сочилась вода. Мужчина, крикнув мне что-то в самое ухо, удержал меня, и моя другая жизнь смутно вспомнилась мне. Как странно было открыть глаза в темноте и почувствовать, как Ретио сжимает мои руки в своих. Другие люди вокруг плакали и бормотали, что пошли за сомнамбулой на верную смерть. Я не видела ровно ничего — тьма была полная. Сколько прошло времени, я не знала, но в горле так пересохло, что я закашлялась. Ретио не отпускал мою руку, и я поняла, что за нами, вот так же держась за руки, следуют вереницей доверившиеся мне люди.

«Не отчаивайтесь, — прохрипела я. — Я знаю дорогу. Идите за мной».

Позже Ретио сказал мне, что эти слова я произнесла на чужом языке, но сила, заключенная в них, потрясла его. Я закрыла глаза, и город вновь ожил. К обсерватории можно было пройти и по-другому. Я повернула обратно. Фонтаны дразнили меня воспоминанием о воде, от дразнящих запахов съестного сводило живот. Но моим словом было Небо, и я шла, хотя мне становилось все труднее передвигать ноги. В другом мире мой язык превратился в кусок сухой кожи, пустой желудок завязался в болезненный узел, но здесь я перемещалась вместе с городом, понимала его речь, обоняла знакомые запахи и помнила слова песен, которые пели на улицах менестрели. Искусство древнего города пронизывало меня насквозь, и я чувствовала, что это мой дом — такого глубокого чувства я никогда не испытывала в Джамелии.

Я нашла другую лестницу, ведущую к обсерватории — заднюю лестницу, предназначенную для слуг. По ней носили подушки и бокалы с вином для вельмож, желавших полюбоваться звездами. Я легко распахнула неприметную деревянную дверь. Позади сдавленно ахнули, и благодарственные возгласы заставили меня открыть глаза.

Сверху сочился слабый дневной свет. Деревянная винтовая лестница расшаталась, но я сочла, что ей можно довериться.

«Небо, — сказала я моим спутникам, ставя ногу на первую скрипучую ступеньку. Мне стоило труда вспомнить заветное слово и сказать его вслух. — Небо». И они снова пошли за мной.

По мере восхождения свет становился ярче, и мы щурились, как кроты. На верхней каменной площадке я улыбнулась, и пересохшим губам стало больно.

Толстые стеклянные окна обсерватории потрескались, и в них проникли ползучие побеги, бледные от недостатка солнца. За ними виднелся свет, неяркий, зеленоватый, но все-таки свет. По вьющимся побегам мы и выбрались на волю. Многие из нас плакали от изнеможения, взбираясь наверх, только слез ни у кого не было. Впавших в колдовской сон детей и взрослых передавали с рук на руки. Приняв в объятия спящего Карлмина, я подняла его к свету и свежему воздуху.

Нас ожидали дождевые цветы, точно посланные сюда милостью самого Са — достаточно, чтобы каждый мог промочить горло и немного прийти в себя. Ветер обдавал прохладой, и мы смеялись, поеживаясь на нем. Мы стояли на вершине бывшей обсерваторной башни, и я с любовью смотрела на землю, которую знала давным-давно. Прекрасная речная долина превратилась в болото, но она оставалась моей. Башню, некогда такую высокую, занесло землей, но замшелые остатки других зданий вокруг нее делали почву сухой и твердой. Этот клочок сухой земли занимал не более леффера, но после стольких месяцев на болоте представлялся целым поместьем. Оттуда, где мы стояли, открывался вид на медленно текущую реку. Солнечные лучи косо падали на ее меловые воды. Мой дом подвергся переменам, но не перестал быть моим.

Все, кто покинул драконий зал вместе со мной, вышли наверх целыми и невредимыми. Город поглотил нас, присвоил себе, а потом выпустил, измененных, в это благоприятное для нас место. Здесь земля тверже благодаря погребенному под ней городу. Рядом растут большие, развесистые деревья, на которых мы сможем построить новый помост. Даже еды здесь, по меркам Дождевого леса, вполне хватает. На оплетающих деревья лианах зреют мясистые плоды — такие же я видела на лотках городских торговцев. Они обеспечат нас пропитанием. Пережить бы только эту ночь, а об остальном можно будет подумать и завтра.

Седьмой день Солнца и Воздуха

первого Дождевого года

Целые шесть дней шли мы вниз по реке к нашему селению на болоте. Свет и воздух почти всех привели в чувство, хотя дети держатся более замкнуто, чем прежде. Думаю также, что не мне одной снятся живые, яркие сны о городской жизни. Теперь они меня только радуют. Здешний край сильно изменился со времен расцвета древнего народа. Тогда болота здесь не было, и река сверкала серебряной нитью. Но земля уже колебалась, отчего река временами делалась меловой и едкой. Теперь былые луга и пахотные земли заросли лесом, но я еще узнаю кое-какие приметы. Я знаю еще, какие деревья пригодны для обработки, из каких листьев получается бодрящий чай, из какого тростника вырабатываются бумага и ткань — и многое, многое другое. Выжить здесь можно. Эта жизнь не будет ни роскошной, ни легкой, но если мы используем все, что предлагает нам эта земля, то нужда нам не грозит.